…Ночуя в палатке на берегу, пять дней Устюговы шли морем вдоль берега на север, пока не достигли мыса Уэльского, откуда всего двадцать миль до островов Диомида в середине Берингова пролива. Потом, выждав погожий день, помолились и взяли курс на запад.
— Не печалься, Наталья. То мачеха наша была. Идем к матери родной. Радоваться надобно.
— С того и плачу! Не верится, что наконец-то среди своих будем. Радостные те слезы, Вася. Смелый ты у меня! Эдак никто еще не отваживался. Гляжу: открытым морем идем, а ты спокойный, как дома.
Колька, светловолосый подросток, с большими, задумчивыми, как у матери, глазами, стоял на носу бота, воображая себя капитаном. Он то и дело прикладывал ладонь козырьком над глазами, разглядывал острова.
Парус шумел. По борту пошлепывала волна. Василий сидел на корме. Одной рукой управлял рулем, другой — парусом.
— А как не будет ноне кораблей, зимовать-то где тогда станем? — спросила Наталья.
— Свет не без добрых людей. Есть у меня знакомый один — чукча Пеляйме. У него и приткнемся пока.
Ветер крепчал, Василий все ниже спускал парус.
— Ну, капитан, — окликнул отец сына, — скоро ль достигнем земли?
— До острова пять миль! — звонко прокричал Колька и снова отвернулся.
Наталья улыбнулась, довольная, что вот вырвался ее первенец на свежий ветер, а то совсем, гляди-ка, стал чахнуть парень.
Эскимосы помогли вытащить бот Устюгова на берег острова, увели путников в землянку, накормили.
— Ночуйте. Море гневается, — сказали они.
Островитянам не приходилось видеть, чтобы русские, как эскимосы, переселялись с одного берега на другой. Таньги издавна жили на обоих побережьях и выходили далеко в море только на больших кораблях. А тут какой-то таньг с женой и сыном перебирается за пролив. «Быть может, плохой человек? Возможно, в землянку позвали напрасно?»
Устюговы сидели в жилище старика Емрытагина. Жилище это отличалось от чукотской яранги только тем, что было наполовину вкопано в грунт.
— Почему уходишь? — по-русски спросил седой хозяин.
Колька хмыкнул: ему показалось смешным произношение старика. Мать дернула его за руку, строго посмотрела, и его веселье сразу исчезло.
— Разорили вконец. Невмоготу боле.
По выражению лиц эскимосов Василий догадался, что его не поняли.
— Отняли дом. Землянку отняли. Все забрали.
— Э-эх, — послышались сочувственные голоса. — Американы?
Устюгов утвердительно кивнул головой.
— Знаем. Жадные, обманщики, плохие людишки.
Помолчали.
— Однако, быть может, ты убил человека? Тебя искать не будут? — спросил старый Емрытагин.
Он слышал от Тымкара, как в Уэноме таньг-исправник искал другого таньга и хотел сжечь поселение и убить всех мужчин. Едва откупились пушниной тогда чукчи.
Нет, Устюговых никто искать не будет. Островитяне успокоились. Василий рассказал, что хочет дойти до самого большого начальника и поведать ему о том, как тяжко живут русские за проливом, как обижают их янки. Вначале слушатели приняли это за сказку, но сказка им понравилась. Они и сами могли бы многое рассказать о своих обидах на людей с того берега.
— Скажи тому большому таньгу-шаману — пусть прогонит американов. Раньше не было их совсем. Зачем пришли? Плохие. Так говорит, скажи, старик Емрытагин. Правильно я говорю? — спросил он островитян.
Все утвердительно закивали головами:
— Русские тоже есть плохие. Однако, мало. Совсем мало, однако. Такие пусть тоже не приходят.
Колька прилег и уже спал. Наталья боролась с дремотой.
Эскимосы переглянулись и начали выходить.
— Отдыхайте, — сказал Емрытагин. — Мы разбудим вас, когда заснет море.
Василий произвел на островитян хорошее впечатление. Прежде всего он смелый и сильный. Также не «одиноко едящий» он человек, а кушал вместе с ними: и то, чем они угощали, и свои продукты. Ничего не клянчил, не выпрашивал песцов и лисиц. А главное, у него в голове верные мысли. Видно, он мудр, хотя совсем еще молод.
Не успели еще Устюговы разложить постели, как в землянку чуть не вбежала Майвик и сразу — к Наталье:
— Дочь Амнону не видала в Номе? — глаза матери были широко открыты.
Нет, Наталья не знает такой эскимоски.
— А почему она там? Замужем?
Майвик заплакала. Потом она рассказала, как ночью, споив Тагьека, американцы унесли куда-то дочь.
— Может быть, Тагьек еще найдет ее, — утешала сама себя бедная женщина. — Опять пошел Тагьек за пролив.
— А давно это случилось?
Майвик снова залилась слезами.
— Пятнадцать лет только было Амноне, теперь — двадцать.
…Тымкар охотился в море, и как только он вернулся, Сипкалюк рассказала ему, что у них на острове русский с женой и сыном.
— Василий звать его, — закончила она.
— Василий? — переспросил Тымкар, что-то вспоминая. — Какомэй! Борода есть? — Бросив недопитый чай, Тымкар быстро отправился в землянку старика Емрытагина.
Не тот ли это Василий, которого он знал еще в Уэноме? Однако, почему он плывет с женой и сыном?
Устюгов и Тымкар узнали друг друга. Чукча неизвестно чему очень обрадовался. Быть может, ему было приятно, что он встретил человека, знавшего его ярангу, его отца, мать и брата?
— Идем, идем, там Сипкалюк и сынок, — приглашал Василия Тымкар в жилище Тагьека.