Поиски счастья

— А наша-то доска, что в Михайловском нашли, где хоронится?

По лицу деда растеклась умильная улыбка. («Похвальная забота», — подумал старик). Он поудобнее уселся, поглядел по сторонам.

— В храме божьем, Васильюшка. После обедни отец Савватий выносил ноне ее. В алтаре хоронит, как святыню, дитятко. Помалкивай токмо, гляди, как бы не дознались недруги наши.

Вдали бегали подростки. Среди них Василий узнал сына.

Ребята играли в «Русскую Америку». Колька распределял роли:

— Я буду Баранов, ты — Хлебников, ты — Загоскин. Вы, — указал он на одну группу, среди которой были и девочки, — индейцы. Вы — испанцы. Вот вам аркан, кандалы, — и он сунул им какие-то веревки. — Вождем индейского племени будешь ты, Витька. Найди себе перья на шапку и разрисуй щеки и нос… Вы, ребята, будете промышленными людьми и землепашцами. Ладно?

— Не хочу я быть испанцем, — утирая рукавом нос, воспротивился сын отца Савватия. — Лучше индейцем или эскимосом.

Колька секунду подумал, но согласился. И это была его ошибка, так как тут же и все остальные «испанцы» пожелали стать русскими, а если уж нельзя, то индейцами.

Распределение ролей затягивалось. Однако уже вскоре Михайловский редут наполнился дикими криками. Это «конные испанцы», оседлав хворостины, ловили лассо мирных индейцев, чтобы обратить их в рабство, заставить возделывать свои поля.

— Русские, за мной! — вдруг на весь редут раздался звонкий голос «Баранова», и вместе со своими помощниками и промышленными людьми он бросился вызволять индейцев из рабства.

Среди пленных испанских жандармов оказался один очень подозрительный человек. На допросе выяснилось, что это капитан пиратского брига, который привез оружие индейцам с целью поссорить их с русскими, побудить их выступить против них…

Капитана звали Джои Сивая Борода. Когда же («Хлебников» сорвал с него приклеенную бороду, то обнаружилось, что это вовсе не Джон, а мистер Смит, с которым уже доводилось встречаться правителю Русской Америки.

— Так вы опять, мистер Смит, нарушили русские поды? На этот раз это вам так не пройдет! — и «Баранов» распорядился снять с него штаны и выпороть.

Однако такого позора не мог вынести Колькин друг Юрка, и он заявил, что больше не играет…

Подростки заспорили, зашумели. Игра явно не удавалась.

День угасал.

— Пойду покличу Кольку, — дед поднялся с завалинки, — пора ему вечерять да спать. Поутру раненько к трактирщику.

Не видя старика, ребята продолжали спорить!

— Сам будь Сивой Бородой!

— Нешто так играют?

Среди мальчишек и девчонок — эскимосы: вместе с поселковыми ребятами они ходят в школу к отцу Савватию и свободно владеют русским.

— Хитрый, — говорит один из них. — Сам всегда Баранов, а мы? Мы тоже хотим.

— Давайте в горелки?

— Витька, беги вымой фейс и давайте начинать, — предложила вождю индейского племени Нюшка.

— Это что еще за «фейс»? — неожиданно раздался за Нюшкиной спиной недобрый голос деда. — Это ты, Нюшка-греховодница, фейсишь тут? — Старик вплотную подходил к сразу притихшим спорщикам.

Девчонка опустила глаза, затеребила подол платья. Она знала, что дед не выносит, когда поганят, как он выражается, родной язык.

— Ты что же молчишь? Никак запамятовала, как по-русски «лицо»? — И костлявой рукой он поймал ее за ухо.

Нюшка покорно выносила боль, молчала.

— Молчишь, упрямая?

— Не буду, дедушка!

— Не будешь? — он не отпускал уже сильно покрасневшее ухо.

— Вот еще отец выпорет, да еще батюшка в храме помянет, тогда не будешь, тогда не будешь, — приговаривал он, — поганить язык прадедов. Срамота! — Он, наконец, выпустил Нюшкино ухо. — Срамота! Колька, домой! — И гневный, что-то бормоча, дед зашагал к избе. — Бесстыдники! — повернувшись, крикнул он стоявшим молча ребятам.

Около отца Савватия собралась большая группа поселенцев.

Батюшка говорил:

— Невозвращенцами нас называют. Да нешто мы ведали, что перестали уж быть тут хозяевами?

— Беспаспортные, говорят, — с горечью вставил кто-то.

— Наш паспорт, чадо, на медной доске начертан, что храним, яко святыню, в храме. А вот их-то паспорт — центовая картинка с чека, коим будто рассчитались они за Русскую Америку.

— Хоть янки и хвастают, что вроде бы купили у царя Аляску, — вмешался худой поселенец, — а токмо, видать, неправильно купили, если боятся, чтоб люди знали, что не они, а мы открыли эти земли.

— Похоже на это, — согласился Савватий.

— Трудно нам, — вздохнул кто-то.

— А ты, сыне, не падай духом. Пока держимся все вместе, никакие тяготы нам не страшны. Протянем руку друг другу в трудный час. Не мы одни, и другие поселения — до самой Калифорнии — тяжкое время переживают.

— Во, во! — вмешался дед Василия. — Правильные слова батюшка сказывает. А ты, басурман, оставлять наши земли задумал. Срамота одна да и только, — он отвернулся, блеснул глазами. — Ишь, вырядился! И не поймешь — чи ты русский, чи нет, — снова привязался к внуку старик. — Нешто забыл одежу нашу? Так погляди хоть на меня, что ли?

Молодежь переглядывалась. Кое на ком были клетчатые ковбойские рубахи, шляпы, у некоторых были сбриты бороды…

К поселенцам подходил старый эскимос. Поздоровались.