Да, здесь был настоящий «кусочек жизни»: бар — помойка. Эта затхлость, эти дешевые столы, мишени «Дартс», игровые автоматы — это общее
— Добро пожаловать в «Перекресток», незнакомец, — приветствовал жлобоватого вида бармен.
Это подтолкнуло писателя к размышлениям над аллегорическими возможностями названия бара. У бармена был пивной животик, размером с баскетбольный мяч и зубы, которые заставили бы дантиста рассмотреть другие варианты карьеры.
— Чем могу помочь? — спросил он.
— Алкоголь. Впечатлите меня своим миксологическими доблестями, сэр.
Только трое других персонажей украшали собой это «выразительное» пространство бара. Парень с печальным лицом, в белой рубашке, сидел рядом с невысокой, пышногрудой рыжей. Казалось, что они спорили. Чуть ближе сидела нереально жирная бабища с длинными, светлыми волосами, пила темное пиво и ела огромную пиццу. Ее вес заставлял ножки стула заметно гнуться.
— Могу я к Вам присоединиться?
Блондинка проглотила кусок и кивнула:
— Вы не здешний.
— Нет, — сказал писатель, и сел.
Тогда бармен хлопнул на стол «шот». Он был желтым.
— Наш фирменный, незнакомец. — Тот выглядел как моча.
— Что
— Мы называем его «
Писатель поморщился: — Это ведь не, э-э…
Бармен рассмеялся:
— Конечно нет! Это водка и Гальяно[18]
.Писатель понюхал.
— ОК, за… за что? О, да. За формализм![19]
- oн выпил.— Ну как?
— Неплохо. На самом деле, очень хорошо, — oн потянулся за бумажником.
— Э-э-э-э, незнакомец. Не нужно этого дерьма.
— Что?
Бармен закатил глаза:
— Это за счет заведения.
— Чего же ты ожидаешь в таком жлобском дерьмогороде, как этот? — спросила толстая блондинка, жуя. Ее груди были большими в буквальном смысле, как человеческие головы. — Разве что полное
— Я писатель, — сказал он. — Я езжу по всей стране. Мне нужно видеть разные вещи, разных людей. Мне нужно видеть жизнь в ее различных временных пластах.
— Ага,
— Я приезжаю в отдаленные города, как этот потому, что они пестрые. Они существуют отдельно от остального общества, господствующей тенденции страны. Города, как этот, более
— Не еби мне мозг! — парень в белой рубашке кричал на невысокую рыжеволосую девушку. — Ты спала с ПЯТЬЮ ДРУГИМИ ПАРНЯМИ на этой неделе? Гооооосподи БОООЖЕ!
Она рефлекторно всосала свой Tequila Moonrise[21]
, затем уточнила:— Извини. Не пять. Шесть. Я забыла про Крейга, — она улыбнулась. — Его прозвище — «Мистер Мясная Ракета».
— Гооооосподи БОООЖЕ! — взорвался «Белая Рубашка».
— Он должно быть влюблен в нее, — заметил писатель.
— Он не получает ее «киску», — сказала толстая блондинка.
Бармен полировал стакан.
— Что это, то что ты сказал? Ты
— Ну, это абстракция, конечно. То, что я имею в виду, я в поиске. Я ищу какой-то неуловимый, необычный знаменатель, чтобы увековечить свои эстетические идеологии. Для работы над художественной литературой, чтобы существовать в рамках любой инфраструктуры непоколебимого смысла, его периферии должны отражать определенные элементы истины. Я не имею в виду объективные истины. Я говорю об эфемерных вещах:
— Я никогда в жизни не слышал большего дерьма! — «Белая Рубашка» все еще орал на рыжую. — Те, другие парни не любят тебя! Я люблю тебя!
Рыжеволосая безразлично выводила каракули на салфетке.
— Мне не нужна любовь, — сказала она. Потом усмехнулась так же широко, как индийская маска дьявола, — Я просто хочу быть оттраханой.
— Гооооосподи БОООЖЕ!
— Вы должны поймать вдохновение, — посоветовала жирная блондинка, наполовину разделавшись с пиццей и начав свое третье темное пиво. Жир украсил ее губы и подбородок.
— Ищущий, — сказал бармен. — Мне это нравится.
— Но, о чем именно вы пишете? — спросила блондинка.
— Суть не в том,
А потом, без предупреждения, вернулась мысль:
— Честность является двигателем моей эстетики. Правда художественной литературы может существовать только в голых словах. Простите мою бестолковость, но это