Пойте, неупокоенные, пойте

– Куда мы едем? – спрашивает Джоджо.

– К твоим бабушке с дедушкой.

Мое сердце как белка, пойманная в капкане. Тонкие волосы на моих руках встают дыбом и дрожат. Я вижу перед глазами отца Майкла, толстого и вспотевшего, с ружьем, лежащим на газонокосилке, слышу скрип и гул мотора, когда он гонит газонокосилку на максимальной скорости по двору, пытаясь добраться до моей машины, до меня. Я вижу свои руки, тонкие и черные, на руле. Вижу руки Гивена, такие же тонкие, как и у меня, только с мозолями от тетивы.

– Почему сейчас? – спрашиваю я.

– Я вернулся домой, – говорит Майкл. – Ты же знаешь, что они никогда сами в Парчман не ездили.

– Потому что им было все равно, – говорю я, хоть и понимаю, что это неправда.

– Им не все равно. Они просто не умеют это показывать.

– Из-за меня. И из-за детей, – говорю я.

Это наш старый спор. Майкл пытается внести в него что-то новое.

– Кроме того, Джоджо уже тринадцать. Пора все-таки.

– Да, ему тринадцать, и им до сих пор наплевать на него и Микаэлу, – возражаю я.

Майкл не слушает меня и направляет машину на север. Воздух там прохладнее, на севере, в Килле, из-за еще меньшего количества домов и большего – темной земли, спящей под глубоким ночным небом.

– Может быть, они нас удивят, Леони, – говорит Майкл.

Во рту до сих пор привкус блевотины.

– Ну детка.

– Нет.

Майкл съезжает на обочину. Сверчки поднимают шум.

– Пожалуйста, – просит Майкл.

Он массирует мне затылок. Мне хочется выпрыгнуть из окна машины и убежать, исчезнуть.

– Нет.

– Они создали меня, детка. А мы создали детей. Они будут смотреть на Джоджо и Микаэлу и видеть это, – говорит Майкл.

Я чувствую, как мои плечи начинают опускаться, расслабляться, успокаиваться.

– Что ты им сказал? – спрашиваю я.

Майкл смотрит на насекомых, прыгающих по лобовому стеклу, словно стрекозы над гладью воды.

– Я сказал, что время пришло, – говорит Майкл, – Что если они меня любят, то должны любить и их, потому что они – часть меня.

Он смотрит на меня, и в слабеющем свете дня его зеленые глаза кажутся коричневыми, а волосы темными: незнакомец за рулем.

– Как и ты, – говорит он.

Я отбрасываю его руку от моей шеи, потираю место, где он меня коснулся, словно меня укусил комар.

– Ладно, – говорю я, и Майкл вновь трогается на север, в сторону Килла.

– Кайла голодная, – говорит Джоджо.

– Чипсы! – кричит Микаэла.

Мир снаружи темен, поля и деревья чернее чернил. Я закрываю приоткрытое окно. Мы заезжаем на двор Мисти, я бужу ее, она берет свою сумку из-под ног и вылезает из машины с саркастическим: Ну все, спасибо, ребят, было весело. Она наверняка затаит на меня обиду на день или два, но как только постирает свою одежду и забудет запах рвоты, позвонит. Я поняла это по тому, как она наклонилась к окну моей машины после того, как хлопнула дверью, бросила злобный взгляд на Майкла и сказала: Удачи. Когда я тянусь через заднее сиденье, чтобы закрыть окно, у которого спала Мисти, Джоджо смотрит на пол, как будто потерял что-то.

– Осталось там что-нибудь?

– Нет, – говорит он.

– Мы едем к твоим бабушке с дедушкой, – говорит Майкл.

– Чипсы, – повторяет Микаэла.

– Скоро поешь, Микаэла, – говорю я. – Давай ее сюда, Джоджо.

Джоджо отстегивает ее ремень безопасности и передает ее мне. Волосы на затылке у Микаэлы спутаны – терлись о спинку кресла, локоны потеряли форму. Я пытаюсь собрать их в узелок, но она трясется и опять просит чипсов. Я роюсь в сумочке. На дне ничего нет, кроме мелочи и одной мятной конфеты, которую я взяла из бара. Я разворачиваю ее и даю Микаэле, та берет ее в рот и успокаивается. В машине пахнет мятой и ее сладкими, как сахар, волосами. Майкл замедляется перед железнодорожными путями, и как только он это делает, кабан с огромными бивнями, большой, как два человека, и покрытый черной щетиной, выскакивает из леса и мчится через дорогу, легко, как ребенок. Майкл чуть сворачивает в сторону, и я стараюсь удержать Микаэлу, но у меня не получается – она слетает вперед с моих коленей и бьется головой о приборную панель. Майкл съезжает с дороги и останавливается. Микаэла отскакивает от удара, сползает с моих ног и замолкает.

– Микаэла, – зову я.

Я беру ее под мышки и поднимаю, вижу, что пурпурный синяк на ее лбу кровоточит. Она явно жива, потому что у нее открыты глаза, и она пытается заплакать, захлебываясь собственным дыханием. Она начинает кричать.

– Кайла! – говорит Джоджо.

– Джоджо! – Микаэла упирается ручками в мои ключицы, отталкивается от меня и тянется к Джоджо.

Фары проезжающего автомобиля исчезают во тьме вместе с чудовищным кабаном, и вдруг я чувствую себя бескостной, мягкотелой, как медуза, и у меня нет сил бороться с ней.

– Шшш, – говорю я, но уже передаю ее на заднее сиденье, и она оказывается в объятиях Джоджо.

Он похлопывает ее по спине, а ее руки обвиваются вокруг его шеи. Майкл и я поворачиваемся друг к другу, и я хмурюсь. Мы смотрим вперед, на туман, укрывающий лобовое стекло.