Поющие камни

Письма написал Херульф, адаптируя слова Иванова в местные речевые обороты. Пленных опустили. Конечно же не всех. Но изрядную часть. Некоторых пинками выгнали из драккаров напротив самого Сите. И бедолаги вплавь драпанули на остров, где их и приняли, сбросили веревки, помогли влезть на стены. Одного-двух беглецов викинги для правдоподобности достали стрелами… далеко не всех.

Юную графскую дочь, звали ее Фределита – отпустили и проводили с почетом. Девчоночка даже расчувствовалась – вот уж поистине, чистая добродетельная душа!

– Я буду молиться за вас, – сказала девушка на прощанье. – Хоть вы и язычники. Но, Бог даст, когда-нибудь и вы обретете истинную веру.

Сделанное принесло плоды уже через пару дней. Высланный на прорыв отряд сдался викингам в полном составе. Всех тут же убили, ибо теперь незачем было хитрить – конунг отдал приказ на штурм!

На рассвете затрубили рога. Мечи, секиры и копья ударили о щиты, оглашая округу жутким троекратным эхом. Стройными рядами драккары пошли на остров с двух сторон, старательно обходя заранее разведанные и обозначенные тайными вешками мели. Многие, опасные для кораблей, места показали предатели… те самые беглецы, что решили сохранить свои шкуры, поверив в добролюбие викингов. Штурм начался. И удача должна была улыбнуться отважным.

Кроме воды, норманны наступали и с суши, с обоих берегов, используя вставшие меж берегами и островом драккары, как удобный и широкий мост.

Одним из таких отрядов (так называемой «морской пехотой») командовал Гендальф. Кроме Рольфа, Херульфа и прочих, туда вошли еще около полусотни викингов, по пять с каждого корабля «змеиного» ярла Торкеля Кю. На взгляд Странника, все это были самые настоящие отбросы. Не в воинском, а в моральном плане. Готовясь к битве, они вслух предвкушали все самые гнусные наслаждения, которые намеревались претворить в жизнь уже очень и очень скоро. Честно говоря, Геннадию все это не особенно нравилось, он бы предпочел сбежать или сказаться больным… если бы это было возможным. Увы, «закосить» было нельзя – это означало бы неизбежно подставить своих: Рольфа, Атли с Фридлейвом, Херульфа. Каков вождь, такие и воины. Делать нечего, назвался груздем – полезай в кузов. Коли уж хевдинг, так вот тебе все прелести битвы – убийства, грабежи, насилия. И – кровь, кровь, кровь…

– Конунг приказал никого не убивать зря, – обернувшись, напомнил Гендальф. – Коли сдаются, так берите в плен. Потом продадим – нам же выгодней.

– Аой, хевдинг! – воины покивали, ухмыляясь в усы. – Как скажешь. Только битва на то и битва, чтоб убивать. И нет лучше напитка, чем кровь только что поверженного врага!

Дикари кровожадные. Вот и поговори с такими. Бесполезно. Свою жизнь викинги никогда не ценили, чужую – тем более. Девятый век, однако. До гуманизма отсюда еще о-очень далеко. Здесь даже понятия такого не знали, и не только норманны – все.

Торкель-ярл отправил Страннику двух берсерков – «воинов-зверей», психопатов, терявших в бою человеческий облик и способных на все. Это были машины для убийства, боевые роботы, не имевшие ничего человеческого. Мало кто мог сопротивляться берсеркам, один такой воин легко одолевал и десяток врагов. По пояс голые, яростно грызущие щит, эти люди-нелюди становились настоящим ужасом, причем частенько – и для своих. В чем тут было дело – в природных ли психических отклонениях, усугубленных воинским воспитанием, или в употреблении непосредственно перед битвой отвара из мухоморов – трудно сказать. Скорей, и то, и другое, и больше – психопатии, ибо в мирной жизни берсерки считались опасными и недалекими людьми, с которыми никто не общался. Себе дороже!

Один из воинов-зверей, здоровущий огненно-рыжий парняга по имени Свейн Кровохлеб, чем-то напоминал неандертальца: могучий торс гориллы, несуразно длинные руки, массивная челюсть и маленький покатый лоб с большими надбровными дугами. Маленькие, глубоко посаженные глазки смотрели на всех с нескрываемой злобой, обычно никто к Свейну и близко не подходил, только сам Торкель Кю, говорят, умел с ним справляться. Нынче Свейн радовался, тихонько мычал и улыбался – если сию гнусную гримасу вообще можно было назвать улыбкой.

Второй берсерк вообще был без имени и откликался на кличку Мохнатый Бык. Еще здоровее Кровохлеба, но куда более пропорционально сложенный, он, казалось, вообще не умел разговаривать, правда, в быту вел себя довольно спокойно – просто сидел себя на берегу, смотрел куда-то вдаль да пускал слюни. Однако в бою был – дьявол!

Драккары Железнобокого Бьорна встали борт к борту между берегом и обреченным Парижем – островом Сите. Отбросив все добрые мысли – иначе не выжить! – Гендальф Странник поудобней перехватил палицу…

– Стойте, стойте! – позади внезапно раздались крики. – Здесь посланник франкского короля! Хотят говорить с конунгом!