Поющие револьверы

Тот прошел еще несколько шагов, пока не оказался глубоко в темноте под фиговым деревом. И только тогда повернулся. Его голос был жестким и угрожающим.

— Я тебя слышал. А теперь послушай меня. Боссу, на которого я работаю, ты не нужен в тюрьме. Ты нужен ему на воле. Он тебя использует — как вола в ярме. Он запряжет тебя в плуг и распашет тобой поле. Вот так, Райннон!

Он ушел. Ворота у конца тропинки захлопнулись за ним, и он повернул к дороге в город.

Шериф встал.

— Поеду, — пробормотал он.

— Сядь, — скомандовал Райннон. — Нет смысла за ним следить. Слишком много скошенных стеблей в поле. Слишком много шума под ногами и слишком много ярких звезд над головой. Пусть идет. За ним нельзя уследить!

Глава 20

— Я б отдал свою шкуру на седло, если бы смог проследить за ним, — вздохнул шериф.

На это замечание Райннон ответил долгим молчанием. Затем убежденно заявил:

— Вот что я тебе скажу, дружище. Попытка была хорошей. Теперь нужно сматываться.

— Собираешься все бросить?

— Что толку, если я останусь? — спросил Райннон. — Тюрьма для меня, тюрьма для тебя.

— Послушай, — пробурчал шериф. — Ты слышал, что он сказал напоследок. Думаешь, он говорил просто так или всерьез?

— Не знаю, — сказал Райннон.

— Всерьез, — ответил Каредек. — Не представляю, что за игра затевается, но уверен, что нешуточная. Кто-то тебя хочет использовать. Для чего, не знаю. Ты тоже. Если бы ты мне позволил, я бы с удовольствием выбил из него правду.

— Нет смысла, — сказал преступник. — Ты бы потом стыдился всю жизнь, после того как избил белого человека как собаку. Считаешь, есть возможность, что им не нужно загонять меня в тюрьму?

— Я в этом уверен, — смело ответил шериф.

— Я не могу остаться, — настаивал Райннон. — Неважно, что витает в воздухе, оно может закончиться для тебя катастрофой, приятель. Мне надо идти своей дорогой!

— Твоя дорога — моя дорога, — тихо сказал Каредек. — Твоя жизнь — это моя жизнь, а по тропе, по которой путешествуешь ты, поеду и я.

Райннон не смог найти ответ этим словам. Пару раз он разжал губы, пытаясь что-то сказать. Потом встал и начал нетерпеливо прохаживаться по веранде, как всегда, когда был занят мыслями. Наконец он остановился рядом с креслом Каредека и на мгновение положил свою ручищу на широкое плечо шерифа.

И это было все. Затем он возобновил ходьбу, но в напряженной тишине слова оказались не нужны, они понимали друг друга и так.

— Нет, не тюрьма, — повторил Каредек. — Она не входит в их планы. Они бы взяли тебя в ту же минуту, как только у них возникло подозрение, если бы это было не так. Но у них на уме что-то другое. Ричардс сам сказал. И сказал правду.

— Я буду доверять его словам завтра, не сегодня, — сухо сказал Райннон.

— Дай мне за тебя подумать, — ответил Каредек.

— И оказаться на виселице, — сказал Райннон.

— Насчет девушки… — начал Каредек.

— Оставь ее. Я про нее забыл, — сказал Райннон.

— Что ты собираешься делать насчет девушки?

— Поехать к Ди.

— Перестрелять Ди и освободить ее. Таков твой план? — с издевкой сказал шериф.

— Оружие позволяло мне сделать то, что не удавалось словами, — ответил Райннон.

На это шериф возразил:

— Сиди тихо. Завтра вместо Ричардса я пришлю другого человека. Покажешь ему ферму. Не торопись. Сейчас силой или обманом ты ничего не добьешься. Они знают твои карты. Знают, что ты — Райннон. Они — снаружи в темноте, а ты — внутри при свете. Ты в их руках. Сиди тихо и жди. Это все, что ты можешь! Оставь девушку в покое. Держись подальше от Ди. Они все отрава. До свидания, Эннен. Я еду обратно в город.

Он тут же уехал, а Райннон мрачно сидел и слушал, пока стук копыт не затих вдали, потом раздался снова — необычно громко и гулко — по деревянному мосту на расстоянии в полмили, а затем еще раз смолк, заглушенный поднятой пылью.

Темнота сгущалась; звезды одним разом отдалились от земли, под фиговым деревом притаился таинственный шорох опасности.

Райннон почувствовал, как на его огромном теле выступил пот, мышцы напряглись и затвердели.

Он заставил себя встать и выйти в тишину ночи. Он постоял, борясь со своей слабостью, спокойно оглядываясь, и наконец ужас покинул его. Он вернулся в дом, лег и постарался не думать ни о чем, кроме сна.

Сон нахлынул темной волной, и на следующее утро он встал, готовый к работе, но не в таких узких пределах, какие определил ему шериф.

Он еще не закончил доить, а солнце едва зажгло восток бледно-желтым пламенем, когда появился новый работник.

Это был итальянец с подбородком профессионального боксера и кривыми ногами моряка; но его глаза были широко раскрыты и кротки, как небо над его родной землей. Он не улыбался, когда представился и когда узнал, что ему предстоит делать, но тут же отправился выполнять первое задание, и через полчаса из амбара донеслась его жизнерадостная песня.