Поющий колодец

— Томас, — сказала она, — я старая слабоумная маразматичка, и в запасе у меня лишь несколько лет слабоумия и маразма. Не заставляй меня прибегать к мольбам.

— Меня не надо умолять — мои руки, моя голова и моя пишущая машинка работают на того, кто платит. Просто мне непонятно, к чему это.

— Тебе незачем понимать. Я своевольничала всю жизнь — уж позволь и напоследок чудить по-своему.

И наконец теперь дело доведено до конца. Долгий ряд Паркеров привел Томаса на этот высокий, продуваемый всеми ветрами хребет с громыхающим ветряком и рощицами вокруг заброшенных усадеб, с давным-давно гуляющими под паром полями и чистым родничком, рядом с которым так уютно приткнулся фургончик.

Остановившись у скал, Томас поглядел вниз, на каменную осыпь на склоне, кое-где перемежавшуюся небольшими рощицами белостовольных берез. Некоторые валуны осыпи были размером с добрый амбар.

Странное дело — если не считать садов на месте жилья, никакие деревья, кроме берез, здесь не растут; да и осыпь — единственная на весь гребень. Если бы ледники заходили сюда, появление валунов можно было бы списать на их счет, но дело в том, что во время Ледникового периода прошедшие весь Средний Запад грозные ледовые поля останавливали свое продвижение севернее здешних мест. По каким-то неведомым доселе причинам льды щадили этот край, на много миль окрест сделавшийся оазисом покоя; они огибали его с двух сторон и снова смыкались на юге.

"Должно быть, — решил Томас, — раньше там был выход скальной породы, ныне превращенной выветриванием в каменную осыпь".

И стал спускаться по склону в сторону поросшей березами осыпи — просто так, без всякой цели.

Вблизи валуны выглядели ничуть не менее внушительно, чем с вершины гребня. Среди полудюжины крупных камней было разбросано множество мелких осколков — видно, отколовшихся под действием морозов и вешних вод, не без помощи жарких лучей солнца.

"Грандиозная площадка для игр, — улыбнулся Томас, пробираясь среди валунов, перескакивая трещины и осторожно преодолевая разделяющие их промежутки. — Детская фантазия сразу же нарисует здесь замки, крепости, горы…"

Веками среди камней накапливались принесенная ветром пыль и опавшая листва, образуя почву, в которой пустили корни многочисленные растения, в том числе и стоявшие в полном цвету астры и золотарник.

Посреди осыпи виднелось подобие пещеры: два больших валуна смыкались своими верхушками в восьми футах от земли, образуя нечто вроде наклонных сводов тоннеля футов двенадцати длиной и шести футов шириной. Посреди тоннеля высилась груда камешков. Должно быть, какой-то ребенок много лет назад собрал и спрятал их здесь в качестве воображаемого сокровища.

Подойдя туда, Томас наклонился и зачерпнул горсть камешков, но едва коснувшись их понял, что камни-то непростые. На ощупь они казались скользкими, будто отполированные, и чуточку маслянистыми.

С год или чуть поболее назад в каком-то музее на Западе — кажется, в Колорадо, а может, и нет — ему впервые довелось увидеть и подержать в руках подобные камешки.

— Гастролиты, — пояснил бородатый хранитель, — зобные камни. Мы полагаем, что они содержались в желудках травоядных динозавров — но не исключено, что всех динозавров вообще. Точно неизвестно.

— Вроде тех, что находят в зобу у кур?

— Вот именно. Куры склевывают мелкие камушки, песок и кусочки ракушек, чтобы те помогли им в пищеварении, ведь куры глотают корм, не разжевывая. Камушки в зобу берут роль зубов на себя. Есть вероятность, можно сказать, весьма высокая вероятность, что динозавры поступали подобным же образом, проглатывая для пережевывания пищи камни. Эти камни они носили в себе всю жизнь, тем самым шлифуя их, и после смерти…

— Но откуда жир? Маслянистое ощущение?

— Неизвестно, — покачал головой хранитель. — Может, это жир динозавров, впитанный камнями за годы пребывания в желудке?

— А никто не пытался его извлечь, чтобы выяснить, не жир ли это на самом деле?

— По-моему, нет, — ответил тогда хранитель.

И вот теперь, здесь, в этом тоннеле — или как его там — груда зобных камешков.

Присев на корточки, Томас отобрал с полдюжины камешков покрупнее, размером с мелкое куриное яйцо, чувствуя, как в душу исподволь закрадывается древний атавистический страх, уходящий корнями в столь глубокое прошлое, что давно должен и вовсе позабыться.

Много миллионов лет назад — быть может, целых сто миллионов — сюда приполз умирать то ли больной, то ли раненный динозавр. С той поры плоть его исчезла, кости обратились во прах, и лишь груда камешков, таившихся во чреве доисторического чудовища, отметила место его последнего упокоения.

Сжимая камни в ладони, Томас присел на корточки и попытался мысленно воссоздать разыгравшуюся когда-то драму. Здесь, на этом самом месте, дрожащий зверь свернулся клубком, стремясь забиться от опасности как можно глубже в эту каменную нору, подвывая от боли, захлебываясь от слабости собственным дыханием. Здесь он и умер. А потом пришли мелкие млекопитающие, чтобы суетливо насытить свой голод плотью погибшего исполина…