Поющий омуток

Это я себя таким образом уговаривал, чтобы пойти с женщинами по землянику без стонов и ворчания. Что ж поделать, и миллионы лет назад мужчина предпочитал смотреть в небо, а женщину заставляла нужда собирать, собирать: ягоды, корешки, вершки, чтобы прокормить своего низколобого косматого мужа и ораву губастых, зубастых наследников…

Нам следовало поспешать. Лесная земляника поспела дружно, и серьезный народ уже прочесывал прибрежные поляны. Помнится, у нас в бору созрела черника. Только-только ягоды налились, пригнули к подстилке свои тоненькие черешки и листочки, как с пароходов вывалились потные квадратные бабенки в глухих платках. В руках у бабенок сверкало оружие — остро отточенные совки-трезубцы. Жадная орда воинственными цепями прошла сквозь бор, и на месте милого скромного кустарничка остались жалкие ободрыши.

Соседка тетя Клаша опасалась, что нынче и землянику постигнет та же участь, прибежала к нам.

— Народ-от по ягоды валом валит, пароходы по палубу в воду садятся, давайте пошлите подальше, на увалы, покудова туда не добрались! — не отдышавшись, с порога призвала она.

Жена моя вообще-то любила ягоды с горсти, но тут дрогнула: в самом деле, урожай лесной земляники, как черемухи, рябины, малины, смородины над речкой, непредсказуем, бывает не каждый год, просто грех упустить его.

«Целый день под солнцем, как под газовой горелкой, да еще вниз головой», — содрогнулся я и бочком, бочком пошел на выход.

Соседка, как мегера, тут же изловила меня, ткнула пальцем:

— Без мужика нельзя. Всякие шатаются, еще пообидят…

Я не понял, чем можно обидеть тетю Клашу, которая сама любого обидит, рядом с которой сказочная Баба Яга показалась бы писаной красавицей. Но когда узнал, что с нами пойдут еще женщины, пришлось покориться необходимости быть охранителем.

Вышли, когда рассвет едва просыпался. Пока доберемся до места, где Быстринка догадливо поворачивает, чтобы встретиться с Соколкой, и дойдем до старых вырубок на увалах, солнце уже успеет подсушить траву.

Я уныло повесил на шею берестяной туесок и поплелся сзади, мечтая только об одном: не окажется на тех местах земляники, выгорела земляничка до пепельного буса! Впервые я проходил родное чернолесье без удилища, без лихорадочного предвкушения перехитрить хариуса. Мне казалось, что туесок с веревочкой, повязанной бантиком на моем затылке, — коровье ботало и меня понужают в стадо на выгон. Женщины молчали, сберегая силы, как альпинисты перед подъемом на Джомолунгму. Хлюпала под сапогами сырая дорога, изредка побрякивал ручкой эмалированный бидон.

А вообще-то унывать нечего, пусть земляника будет. Этот серый от росы травянистый склон увала довольно крут, и если собирать ягоды снизу вверх, не придется проверять утверждения ученых о пользе стояния на голове.

— Ну-ка, голубушки, давайте ко мне!

Пропитанная росою ягода расплывалась в пальцах, я с удовольствием облизывал их. Стоило опуститься на колени, — и перед глазами гибко свисали на стебельках спелые красные капли в мелких пупырышках, порою слегка тронутые улиткой-дегустатором. А чуть повыше, вокруг зеленых саркофагов, в которых захоронены бывшие пеньки, вокруг чубатых кочек, — ягоды, ягоды, ягоды. Их так много, что собирать неинтересно. Я ложусь на живот, лениво ощипываю вокруг себя земляничины покрупнее, бросаю в туесок.

Приподнял голову, услышав голос жены. Она сказала кому-то, что идет повыше, на ветерок, на солнце: мокрую ягоду ни в варенье, ни в сыренье лучше не употреблять.

Не ведая кулинарных законов, я решил никуда не двигаться. Однако у земляники и здесь, как повсюду, оказалась до остервенения злая стража. Стоило мне встревожить травы — из-под листков и стеблей с воплями вылетела туча всякого гнуса и ринулась в атаку. Я забыл всякую добычу, я забыл лесной закон: чем отчаяннее машешься, тем больше покарают. На звон боевых доспехов, на боевой клич спешили со всех сторон новые полчища. Солнце будило их, вызывало из укромных мест, и они устремлялись ко мне. Я закрыл лицо руками, упал в траву. Запахло смолкой, прелью. В кепку били волны зноя, отдаваясь в голове.

Я прополз чуть повыше, осторожно приоткрыл глаза. Передо мною покато поднималась лысая прогалинка размерами примерно с тележное колесо. Кругом, как будто рама зеркала, охватывал эту прогалинку земляничник. Ягодам было тесно, они приникали друг к дружке, нависали одна над другой, переплетались, образуя сплошной бордюр. Даже в глазах замельтешило. И запах, какой удивительный запах клубился над ними!

В травах раздалась тихая музыка: вроде играли крохотные балалайки. Бордюр на расстоянии метра от меня зашевелился, раздвинулся, и на опушке его появилось какое-то странное существо, остановилось, постукивая перед собою чем-то вроде палочки.