Поющий омуток

Она вышла на крылечко. Было еще совсем рано, а вся деревня давно проснулась: собаки лаяли, говор слышался, где-то взревывал большой трактор, пробуя голос. С низким рычанием подлетел паут, огромный, с большой палец величиной, заходил кругами. Иришка замахалась, отогнала. Вот так от Марты отгоняла. Паутов, мух, мошкары всякой вилось над лошадьми тучею. Лошади хлестали хвостом, били ногой по брюху, гривою трясли и замученно вздрагивали. Нынче, наверное, еще больше всякой летучей твари: ночью Иришка сквозь сон слышала, как снаружи, за окошками, которые бабушка никогда не открывала, чтобы не напустить комарья, наплывало тонкое назойливо-гармоничное гудение…

— Здравствуйте, — неожиданно раздался веселый голос, и перед Иришкою, по-птичьи скосив голову, возникла Нюрка, все такая же пигалица.

— Здравствуй, Нюрка, — отозвалась Иришка, спускаясь по плахам крыльца. — Как ты живешь?

— Живу, хлеб жую! А вы приехали?

«Чего это она выкает?» — подумала Иришка, а Нюрка поглядела через плечо, уткнув подбородок в остренькую ключицу. На дороге, чуть в отдалении, стояли братья Борискины. Володька раздался в плечах — совсем этакий крепыш-мужичок, под носом и на щеках золотистый пушок пробился, волосы, давно не стриженные, крупными волнами прикрывали уши и затылок. Он молчал, отвел глаза и, покраснев отчего-то, подал Иришке ладонь топориком. А Петька очень вытянулся, похудел, у него смешно, лопухами, торчали из-под кепки уши. У дороги, из стороны в сторону поводя хвостом, улыбаясь, нетерпеливо топтался Тузик. Смущенное молчание Володьки и Петьки Иришку тоже смутило, и она поскорее присела на корточки, потрясла Тузикову лапу, прижала его твердую голову к колену:

— Здравствуй, Тузик, здравствуй, хороший мой!

Он вырвался, пал на спину, засучил всеми четырьмя лапами, не умея по-другому выразить своего восторга.

— Пойдемте Марту искать, — обернулась Иришка к братьям.

— Вечером пойдем, — ответил наконец Володька глуховатым баском. — Работы много. — И сказал это так значительно, будто без него все остановится. — У нас комсомольская бригада и обязательства. — Он никогда прежде так много не говорил и как будто спохватился, развел руками, облизнул пересохшие губы кончиком языка, большими пальцами расправил под брючным ремнем старенькую ковбойку. — Нынче погода тяжелая, некогда спину разогнуть.

Петька все так же молчал, лишь переминался с ноги на ногу.

— Ну хорошо, тогда я сама поищу, правда, Тузик?

Тузик с готовностью кивнул и еще пуще замахал хвостом.

— Где мы только не искали, — затараторила Нюрка, — и по речке, и на вырубке, и в лесах. Да куда она запропастилась-то, куда?

— Угнали ее, — сказал Володька.

— Кто, кто угнал? — Иришка подступилась к нему, обе руки ладошками вверх протянула. — Куда?

— С того берега кто-то. Лодку в ту ночь видели. Да мало ли кто переправляется, не подумаешь ведь…

— В милицию надо было сообщить! — Иришка досадовала, даже сердилась. Разве можно заботиться о других делах, о каких-то обязательствах, когда такое случилось! Она представила, как вся колхозная бригада, выстроившись цепью, перекликаясь, входит в лес, а она впереди на Володькином мерине. И вот, издалека почуяв людей, подает голос Марта… И Нюркина лошадь, и Петькина громко откликаются, зовут Марту, передают ей на своем языке: потерпи, сейчас мы тебя выручим!

— И с лошадью надо было искать, — наставительно сказала Иришка.

— Все в работе, — словно извиняясь, ответил Володька. — А ведь Сильвестрыч с лошадью искал, со Звездочкой…

— Где еще не искали?

— Тайга-то велика, — опять развел руками Володька.

Петька подбил ладонью кепку, и вдруг глаза его стали злыми. Видно было, что вот сейчас он взорвется: чего раскомандовалась, думаешь, нам наплевать на Марту? Однако он сдержался, только выдохнул через ноздри. Нюрка это заметила, даже шею испуганно вытянула, и лямки сарафанчика с плечей сползли. А Иришка ничего не почувствовала, спросила Нюрку так же командно:

— Тебе тоже на работу?

— Я к тете Вере, домовничать, за ребятишками присмотреть.

Нюрке очень хотелось пойти с Иришкой, уж она-то, она-то бы на самый край света за нею пошла, да что поделать: кому каникулы, а кому и нет.

2

Солнце припекало. Тузик, прихрамывая, плелся за Иришкою, вывалив розовый узкий язык, быстро, быстро отпыхиваясь. Повсюду слышны были кузнечики, и от их равномерного стрекота день казался еще раскаленнее, а травы — еще суше. Конский щавель по обочинам дороги стоял коричневый, будто в лепешках гречневой каши, круглые, как копейки, цветы пижмы вяло свисали. На взгорке, в тени лиственницы, мелькнули сиреневые соцветия душицы, а потом, вдоль осинового подлеска, медово-желтыми полосами загустел зверобой. Иришка нашла земляничину, положила в рот и села на мягкую от кукушкина льна бровку. Тузик тут же забрался под куст и блаженно замер. Было безлюдно, ни один листик не шуршал, только струились невидимые жаворонки да высоко, так, что приходилось закидывать голову, словно вклеенный в белесую голубень, висел ястреб.