Пока алгебра не разлучит нас

Когда я рассказал об этом послу Бразилии в Париже, он едва не лопнул от смеха: по его мнению, последние индейцы Бразилии были истреблены несколько десятков лет назад. Он спокойно рассказал мне, как португальские колонизаторы расстреливали индейцев, привязывая их к дулам пушек. Я был разочарован: до поездки я представлял себе тропические страны полной противоположностью цивилизованного мира.

Я был настолько убежден в этом, что верил, будто никакие виды живых существ не способны жить одновременно и в наших широтах, и в тропиках. Оказалось, что и Бугле, и посол ошибались: в окрестностях Сан-Паулу индейцев не было, но их можно было встретить на расстоянии в несколько дней пути от города. Это не помешало мне провести ряд небольших исследований по этнографии, которая была особенно богатой в городе, где на расстоянии в несколько сотен метров располагались здания колониального стиля и сверхсовременные строения, скорее уместные в Чикаго. К примеру, я удивил студентов тем, что дал им задание восстановить историю улиц, на которых они жили. С индейцами я впервые встретился только на летних каникулах: в те четыре месяца, что остальные профессора провели дома, во Франции, мы с женой отправились в первую экспедицию.

36

ВЕЙЛЬ: Целью экспедиции были поиски индейцев кайнганг, которые оказались не настолько дикими, как вам бы хотелось.

ЛЕВИ-СТРОСС: Встреча с ними стала моим боевым крещением. Индейцы народа кайнганг уже встречались с представителями правительства, которые пытались показать им чудеса цивилизации: им подарили кровати, но индейцы сожгли их на огромном костре. В некотором роде я в своих экспедициях двигался ко все менее и менее известному и словно бы совершал путешествие в другое время: кайнганг, кадивеу, бороро, намбиквара, мунде, тупи-кавахиб — каждый из этих народов был примитивнее предыдущего. Индейцы бороро живо выражали свои чувства с помощью рисунков пером, а их социальная организация отличалась множеством тончайших нюансов, но они также вступали в контакт с цивилизацией.

Несколько недель среди индейцев намбиквара совершенно ошеломили меня: я записывал все подряд в блокнотах, источавших сильнейший запах креозота, которым я обработал их для защиты от насекомых. Едва я успевал вкратце записать очередную идею, как мне в голову приходила новая. Напрасно я пытался удержать в памяти хотя бы несколько слов языка намбиквара, звуки их музыки и методы рыбной ловли; мне даже разрешили присутствовать при родах. Мне кажется, в то время я как никогда точно соответствовал впечатлению, которое составил обо мне мой коллега, пока мы плыли в Бразилию. Он назвал меня «человеком с, несомненно, открытыми глазами, но внутренне закрытым, который словно боится потерять то, что только что обрел». Впрочем, мне было интересно не столько собрать данные, сколько понять, как может выглядеть человеческое общество, сведенное к своему минимальному выражению.

Когда я жил среди индейцев намбиквара, то мог на практике найти ответ на вопрос, которым задавался Руссо в «Рассуждении о происхождении неравенства между людьми» или в «Общественном договоре»: что есть минимальное общество?

ВЕЙЛЬ: Позволю себе, возможно, рискованную аналогию. То же самое мы хотели сделать с Бурбаки. В первые три десятилетия XX века был совершен удивительный прорыв в теории множеств, топологии и алгебре, однако многочисленные свойства объектов, которые рассматривались в этих дисциплинах, были изучены далеко не полностью. К примеру, теоремы не имели максимально общего характера, и мы начали титанический труд — поиск минимально возможных структур, для которых эти теоремы по-прежнему были бы верны.

ЛЕВИ-СТРОСС: Мне в то время недоставало метода исследований. Вы, должно быть, думаете, что мой путь был совершенно нетипичным: как правило, студенты проводят несколько сотен часов в аудиториях, прежде чем впервые выходят в поле; они знакомы с научными трудами, но в поле у них нет рабочего места.

37

Когда я начал понимать некоторые теоретические аспекты, у меня за плечами уже было пять лет походов по болотам и встреч с воинственными индейцами. И вдруг все сошлось. Я лихорадочно принялся за работу и несколько месяцев каждый день просиживал над книгами в Нью-Йоркской публичной библиотеке с раннего утра до самого закрытия.

ВЕЙЛЬ: Нью-Йорк был восхитителен.

ЛЕВИ-СТРОСС: Годы, проведенные в Нью-Йорке, я считаю одними из самых счастливых в жизни. Мы знали, что Европа лежала в руинах, но жизненная сила, которую источало наше нью-йоркское убежище, смягчила боль. Иногда «удовольствие есть маска памяти». Я жил в крошечной квартире на Одиннадцатой улице, где были только кровать, два стола и два стула, а также сундуки с моими вещами, привезенными из Бразилии. Постепенно к ним начали прибавляться тотемы индейцев Британской Колумбии и другие произведения искусства, которые я покупал у антикваров на Третьей авеню.