Пока бьётся сердце

В понедельник я позвонила на работу, потому что еще не совсем оправилась от удара, нанесенного мне в пятницу вечером. Теперь, после нескольких дней самоизоляции и игнорирования всех сообщений и телефонных звонков, я наконец отваживаюсь выйти и днем в воскресенье оказываюсь на пороге дома моих родителей.

Дверь открывает мама, и я буквально падаю в ее объятия.

– Кора… милая, – произносит она знакомым, успокаивающим голосом, гладя меня по волосам. – Что случилось?

О, ничего особенного. Просто я пережила худшие четыре месяца за всю свою жизнь, только для того, чтобы сердце разбилось вдребезги как раз тогда, когда среди туч наконец выглянуло солнце.

Я рыдаю, как идиотка, уткнувшись ей в плечо, пока она заводит меня в дом и закрывает дверь.

– Он ушел, – прохрипела я.

Я не должна была это делать. Не должна была разваливаться на части перед женщиной, которая практически стала Дину свекровью – благодаря Мэнди. Это какое-то извращение, из-за которого хочется реветь еще сильнее.

Но сейчас мне действительно нужна мама.

– Кора, милая, давай поднимемся наверх и поговорим.

Я беру себя в руки настолько, чтобы, пошатываясь, подняться по лестнице и нырнуть под одеяло на кровати гостевой комнаты. Мама присаживается рядышком, обнимает меня и позволяет мне немного выплакаться. Приятно обнажить душу и получить утешение после недели одиночества и попыток пережить бурю.

Раньше Дин был моим утешением, но теперь его нет.

Мои волосы влажные от слез, когда мама убирает их с моего лица, шепча слова утешения у моего виска.

– Ты хочешь об этом поговорить?

Я киваю. Хочу, действительно хочу, но не знаю как.

– Просто я не уверена, как об этом вообще можно говорить. Ты сочтешь меня настоящей шлюхой.

– Я твоя мать, Кора. И никогда бы такого о тебе не подумала. Мы с папой прекрасно осознаем сложившуюся ситуацию, и, хотя это оказалось неожиданным потрясением, мы никогда не осуждали тебя и не думали о тебе хуже.

– Но почему? – Я поднимаю на нее опухшие от слез глаза. – Я сама себя судила. И до сих пор осуждаю.

– Потому что мы тебя любим… безоговорочно.

Я сглатываю нервный ком в горле и прижимаюсь носом к ее груди.

– Ничего из этого не должно было случиться. Никто не предполагал, как все обернется.

Моя мама продолжает гладить мои волосы, мою щеку, затем по руке и обратно. Материнская ласка усмиряет мое беспокойное сердце. Она позволяет мне несколько минут полежать в тишине, насладиться временным покоем, а затем говорит:

– Мне вдруг вспомнился твой последний год средней школы, когда из-за мононуклеоза ты шесть дней была прикована к постели, – вспоминает она, продолжая меня поглаживать. – Ты очень сильно болела. И едва могла встать с постели.

– Ты каждую ночь вот так меня обнимала и пела мне колыбельные. Мне было стыдно, и я просила тебя уйти, потому что считала себя взрослой. Но втайне мне это нравилось. – На моих губах расцветает задумчивая улыбка. – Это помогало мне чувствовать себя лучше.

Она кивает.

– И каждый день на ужин я приносила тебе в спальню домашний куриный суп с лапшой.

Я до сих пор помню этот суп. Он был очень вкусный. И я каждый день с нетерпением ждала этого момента. Даже в те дни, когда у меня не было аппетита, суп согревал меня и заставлял улыбаться.

– Помню. Я любила его.

Мама отстраняется, чтобы поймать мой взгляд, понимающая улыбка растягивается на ее красивом лице. Она наклоняется, чтобы поцеловать меня в висок, а затем шепчет:

– Этот суп был от Дина.

Грудь резко сдавливает, и я резко выдыхаю весь воздух из легких.

– Что?

– Он приходил каждый день после школы, чтобы позаниматься с Мэнди, и приносил тебе суп. Он никогда не придавал этому большого значения. Вел себя так, как будто это ничего не значило. – Она сжимает мою руку, замечая мои округлившиеся, полные слез глаза. – Он всегда о тебе заботился, Кора.

Меня засасывает водоворот мыслей, и я возвращаюсь к нашим первым дням поддразниваний и взаимной неприязни. Единственные воспоминания о Дине, которые выделяются в памяти со времен школы, – это тщательно продуманные шалости, например, когда Дин украл из научной лаборатории тарантула и спрятал его в моей спортивной обуви.

Это было в мой первый день.

Это было после того, как мы обменялись с ним милым взглядом через весь класс мистера Адилмана, и я подумала, что, возможно, мы подружимся.

Не-а. Достаточно вспомнить волосатого паука в моей кроссовке, из-за которого я так сильно испугалась, что полдня провела в кабинете медсестры, приходя в себя.

Не было никаких героических жестов или добрых слов. И супа не было.

Я провожу языком по сухим губам, чувствуя себя сбитой с толку.

– Почему ты мне не сказала?

Мама поднимает взгляд и со вздохом откидывается на подушку.

– Даже не знаю. – Она поворачивает голову и натыкается на мой пристальный взгляд. Я перевариваю информацию. – Но после этого я начала кое-что замечать. Мелочи. Просто он иногда так смотрел на тебя, что-то было в его глазах… точно не знаю. Восхищение. Нежность. Не думаю, что он сам это осознавал. Никто из вас.