Пока догорает азбука

тёмное море, наплывающее на
город, отступающий по кромке дня.
когда он преломлен в чёрном глянце,
в гардеробных зеркалах отражается затменное Солнце.

а позади него из дуршлага веретено ветров,

оловянной Луны медикаментозное колесо —
зеркальце, в нём лицо златокудрой Европы,
нестерпимая красота, пустота и всё.

в розгах ливня, исхлеставшего пальто её,

измочившего берет, поставившего на панель,
когда наносит она румяна на скулы щёк,
вдова офицера, нищенка Лорелей.

запотеет ли зеркальце, приложенное к устам,

когда она в лодке плывёт по огромной серой реке,
проступает планеты похоть и нагота,
на берегах громоздятся дворцы и особняки,

все прекрасно-жестоки, в дорическом войске колонн,

в своих портиках и пилястрах стоят повдоль,
ничей и торжественный в центре зияет трон,
и сияет норд, дальний фронт, ледяная боль.

чёрную нефть бережёт бредовый гранит,

имперский циркуль осточертел дотла,
и музы́ка безжизненных сфер планетарно гремит,
пока пустая Вселенная смотрится в зеркала,

и планеты, дворцы и солдаты выстроились в парад,

машинерия неба, геометрия площадей,
и пройдя через строй планет, дворцов и солдат
на себя глядит красавица Лорелей.

«серого озера мреет гладь…»

серого озера мреет гладь
муторно бежит ветерок по траве
ноябрьский лес из болота растёт

между стволов как руны туман

частокол зубьев стволов слом
бурелом дреколье тревожный сон

страшно заиньке спать под кустом

страшно белочке спать в дупле
страшно лисёнку спать в норе
страшно рысёнку спать на суку

оттого что никто не придёт

не войдёт в комнату не зажжёт свет
не стряхнёт с мёртвых листьев снег

не подстелит соломку в дупло

не подложит подушку в нору
не отведёт прицел

только бежит ветерок по траве

только озера мреет гладь
только бы спать до весны

баю-баиньки по голове

поскорее меня погладь
спи мой прекрасный усни

«В свой день рожденья вещь должна принести дары…»

В свой день рожденья вещь должна принести дары
этому дню, который закончится, как докажет её вину.
Она делает торт, устраивает пир, и
каждому гостю этого дня дарит какую-нибудь херовину.
И какой-то двурушник в день рождения вещи единственной среди всех
споёт песнь, созидающую, как слёзы, отрицающую, как смех,
что звучит, ночь пряча, ночь проча,
день для,
но в нём, как тот торт,
делят ножички ночи
дань дня.

Мнимый свет в умноженном лесу