Пока догорает азбука

Голубиная лапка
стирает заповеди, высеченные в камне.
Утро наступает, чтобы вернуть
блеск, шелест, звон, капли, запах, ветер.
Мириады образов:
светлых, как капустницы,
с синими очами на крыльях, как павлиний глаз,
узорных, как махаоны,
мрачных, как траурницы, —
выпущенные в мир, разбросанные, как манна в пустыне,
отрясающие сладость в чаши отчаяния, —
лето кончается. Созвучия
возвращаются в колыбель глухоты. Цвета сливаются в белой радуге.
Мы откладывали гроши
на чёрный день, держали зубы на полке.
И был чёрный день. Он длился семь тысяч лет.
Но белый день хуже чёрного дня.
Жалую вас вечной волей. Её одну
возьмёте вы, такими уйдёте, жившие ради жизни,
пока я следовал путями своих инстинктов в сладостных оковах времени.

«в центре циклонападает давление, замедляется пульс, отпускает нервы…» (циклон)

в центре циклонападает давление, замедляется пульс, отпускает нервы,
морская звезда в глазу бури, длинные рваные воронки ветров,
улыбающийся лик туземного бога на коре хлебного дерева,
капельки латекса проступают на кожуре плодов.
буря сжимает кулак – ветра собираются к центру циклона:
один видел царевича в шлеме с пером в алмазной траве,
другой видел, как князь седьмого чина, раздоров и войн Аббадона
снял в баре девушку с татуировкой «Fuck you» и ирокезом на голове,
третий видел девушку с бритым лобком, дрочащую на куче
костей мертвецов, а четвёртый видел прямоходящих волков,
кричащих «Хайль Гитлер», и они спорят кто круче, среди дождевых облаков.

«чёрная магия белый шум…»