Пока догорает азбука

чёрная магия белый шум

,мощность сигнала равна бесконечности:
странные сэмплы и ритмы в потоках помех,
поиграем на нервах, на клеммах
большого сопротивления,
пусть генерируются случайные числа,
пусть сыплются из подола белоснежки ложные яблоки айвы.
лежит кореянка в траве в провинции Пхёнан-Намдо,
губы её как гибискус: расцвели на рассвете, опадают с заходом солнца.
она шепчет: «пророки питаются акридами и диким мёдом,
слова их пророчеств в белом шуме едва различимы, вот: «бойся…», «сгорит…»,
в электромагнитную радугу вливаются волны,
фантомные тела, шумовые реки и государства; чёрный король говорит мне:
«в подземном царстве
есть Мулен Руж, бульвар Клиши, как в Париже, и чайна-таун;
каждый мужчина ищет свою сокрытую под землёй невесту».
если вывернуть звук наизнанку, останется шум:
насилие —
под лязг самурайских мечей расцветает анальное барокко,
рёв реактивных двигателей, дисторшн.
хрипит женщина, совершившая сеппуку:
«он полюбил девушку из города Хиросима,
костянистую, как ягода кизила, и не отходил от неё, как Дьявол
не отходит от кизилового дерева», и шепчет: «прежде
кизилы были самыми большими деревьями в Иерусалиме»,
а другая орёт: «мне заменили тело
на совокупляющихся, хлопающих крыльями птиц и животных,
на оси позвоночника установили
песочные часы».
произвольные голоса
имеют одинаковую мощность сигнала на всех частотах,
красным барбарисом расцветают взрывы —
бесконечная мощность сигнала,
чёрная магия белый шум.

«Били молнии в море, били по лицам возлюбленных…»

Били молнии в море, били по лицам возлюбленных,
повреждали трансформаторы, создавали помехи,
а ныне, гляди —
море, где мать заблудилась, поднимается к солнцу.
Падает свет с солнечных гор в безвременье матерей.
Горы на солнце, чтобы любить и разрушать
возлюбленному возлюбленную.
Высветлена земля насквозь лучами рентгена:
в желудке её кости динозавра, в кишках кости мамонта.
Остов её – бригантина акульих зубов.
Там и ты на самой высокой из солнечных гор
возьмёшь меня за волосы,
там и я под одеялом бессмертным и лёгким
желаю быть разрушенной
в тёмную пору любви.

«Там ходили мы и плавали…»

Там ходили мы и плавали
в море холода, море дождей, море зноя.
Сколько шёпотов у ночлега —
столько историй издалека в дом наш в Гемских горах
принесли бродяжки, вручая свои дары:
окаменелости, карбоновые кислоты
помнят полёт и потерю себя в полёте.
В месте пустом для падших небесных тел
у базальтовых озёр Радости и Зимы
там сидели мы и плакали.

«Только с теми, кто выжжен, как я…»