Аномалия, так это называется. Странное место, неправильное. Это кладбище не только самолетов, но и старинных танков — под трафарет на броне прорисованы флаги с шестнадцатью лучами, на верхних лобовых листах — якоря-штамповки, двенадцатизначные номера на бортах, стилизованные цветки сакуры, бамбуковые побеги. А дальше, возле «рэйдзэна», ржавеет нечто не распознаваемое уже…
— О ч-чем т-ты думаеш-шшь, б-брат м-мой Икки? — нарочито громко, разделяя слова, спросил Мура. Он разглядывал свои руки: чистая кожа, гладкая, так и не смог привыкнуть; колокольчик по-прежнему болтался на поясе.
Ноздри Икки трепетали, выдавая волнение. Он поставил ногу на поплавок гидросамолета-разведчика, нашедшего здесь последний причал.
— Есть такая пословица: «Куда бы ни бежал, долги твои впереди на шаг», — ответил Икки, обратив внимание на траки с агрессивно выпяченными грунтозацепами. Прежде чем замереть навсегда, они основательно подпортили дерн поляны, ныне слегка присыпанный снежком.
Вокруг зима, сугробы, а здесь… Снега чуть-чуть совсем. И радуют взор зелень листьев и алая сочность крупных ягод. Клубника. Это клубничная поляна, территория лесных ведьм. Вот куда самураи загнали своих кровников.
Излишки прячутся за скелетом меха, опрокинутым на спину. Сквозь головогрудь робота пророс кустарник, конечности засыпало желтыми, высохшими листьями, запорошило снегом. Печальное зрелище.
Впрочем, все вокруг выглядит древним, устаревшим. Все, кроме свежих пятен крови на тонком слое снега. Пятна ведут аккурат за скелет боевого робота.
Сапоги Икки безжалостно давят клубнику. Арбалет заряжен. Меч покинул ножны. Икки готов. К чему? Он не знает.
Мура делает вид, что разглядывает клепаного ублюдка, помесь моноцикла и киботанкетки производства «Искивадзима дзидося» — пулеметная башенка, посадка-высадка через дверь в задней стенке корпуса, смотровые лючки, выхлопная труба вдоль левого борта.
Столько искореженного металла, бесполезного пластика, треснувшей керамики… И везде иероглифы, почти стертые ветрами, влагой, исклеванные птицами.
Братья не спешат, тянут время. Эта клубничная поляна — последний пункт их долгого Пути по Миру Гардов. К тому же беглецам некуда деваться, они обессилели и не представляют угрозы для двоих буси.
— Отлич-ччная п-пполянк-кка, н-не прав-ввда ли?
— Клубничная!
— А т-то, б-брат-т Икки. Ве-е-едьмовская п-полянка. И с-сследы в-ведут с-ссюда. С-сс каких-хх это п-пор излиш-шшков защ-щищ-щают лес-ссные в-ведьмы?
— Эй, выходите, не бойтесь! — подхватывает Икки.
Он смеется. Мура тоже.
Им весело, они довольны. Ведь скоро все кончится.
Скоро — это сейчас.
И прямо здесь.
— В-вых-ха-адит-те! М-мы знаем-мм, г-где вы!
— Если сами покажетесь, убьем быстро и безболезненно!
— А иначч-че!.. — Мура открывает рот, что-то говорит, но занят лишь одним: напряженно думает, как помочь брату вернуться к отцу и при этом спасти мальчишку-лизоблюда.
И поляна — странная поляна — не дает ему покоя.
Был же лес: высокие кедры и еле заметная тропа, петляющая между вековыми деревьями. И болела мозоль, натертая сапогом, от холода ныли суставы… А потом — хлоп! — поляна.
Надо бы спросить, что думает Икки.
<Откуда ЗДЕСЬ все это?! Как?!>
<Не знаю, брат. О лесных ведьмах много небылиц рассказывают.>
Мура никогда не видел лесных ведьм живьем, много слышал о них, предлагал выжечь их норы, но сталкиваться с ними ему не доводилось.
До сих пор.
То есть он так думал.
Воспоминания обожгли затылок Муры.
Те самые девушки, те самые! Длинные распущенные волосы извивались вспененными ручьями, хлопали на ветру юбки-мо — это и есть лесные ведьмы! Вот кто украл таланты Икки и Муры!
Вроде как из пустоты возникли две стройные фигурки на фюзеляже древнего самолета и теперь расхаживали по нему. Смеясь, поправляли волосы, ровняли складки на юбках — неужели кокетничали с братьями?!
Ведьмы! Лесные ведьмы!
Они очень опасны, эти хозяйки сочных ягод!
И вдруг девушки замерли.
Расставив руки в стороны, они взвились в морозный воздух, кувыркнулись в полете — и приземлились на груду металлолома. Застонала покореженная сталь, сыпануло искрами, запахло гарью.
С воплем Икки оттолкнул брата Муру, отбежал от него.
— Аа-а-а-аааа!!! — Упал на колени. Ногти его, грязные, обломанные, впились в затылок, брызнула кровь, клочья волос осыпались на прозелень листьев. Обнажилась кость, белая, как первый снег, молочная. Но грязным ногтям этого мало: дальше! Глубже!
— Оу-у-уууооо!!! — Мура сорвал капюшон, обнажив покрытую струпьями голову, и впился в нее.
Ведьмы с интересом смотрели на братьев, они не вмешивались.