Пока дышу...

Сад был смешной. Каждая маленькая первоэтажная квартира по-своему возделывала прямоугольничек под своими окнами. Кто, стремясь к изыску, выращивал на скверной городской земле гладиолусы, кто довольствовался ноготками и самосевной китайской ромашкой. По соседству с низкорослыми однолетками возвышался прикрученный для порядка к здоровенным неотесанным кольям куст золотых шаров, удивительно плодовитых и неприхотливых. А на одном квадратике, начисто лишенном травы, протянулись три хоть и крохотных, но тщательнейшим образом возделанных грядки, на которых ютились огурцы, укроп, зеленый лук и еще какие-то съедобные растения, которым Слава и названия не знал.

Ясное дело, не ради выгоды возделывались эти грядочки, а просто из-за непреодолимой тяги покопаться в земле и иметь «свое».

В этом бабкином «микромире» Славу знали все. Сначала его немножко чурались, особенно после того, как однажды он подъехал на такси.

В тот день он несколько раз слышал презрительное «профессорский сынок», брошенное в его адрес, и потому больше на машине не приезжал. А потом к нему привыкли, стали привечать, и из «профессорского сынка» он превратился во внука Августы Павловны. И это было уже совсем иное дело, потому что как ни странно, но бабку, с ее необычным, отнюдь не рабочим именем и откровенно интеллигентным обликом, никто не считал «профессорской мамашей». В этом барачном мирке она существовала как совершенно свой человек, да еще и патриарх, хотя, разумеется, были тут люди и постарше.

Сдав очередной экзамен и пробравшись при содействии приятеля, студента-медика, на операцию к. Архипову (впрочем, это было уже не раз), Слава, как условился, забежал за Леночкой в общежитие и проводил ее домой. А на обратном пути твердо пообещал себе больше с ней не встречаться: зачем зря морочить голову хорошей девчонке? Ведь она ему, в общем, не нравится, вернее сказать — ему с ней неинтересно.

И вот уже почти две недели Слава не звонил Леночке, сам не подходил к телефону и старательно готовился к сдаче последнего перед каникулами экзамена.

Подходя к бабкиному «дворцу», он почему-то подумал, что ее нету, но как раз в этот момент ее окно распахнулось, и оттуда послышались оживленные голоса.

Восемь старух сидели за столом и, к удивлению Славы, пили не лимонад и не кефир, а какие-то презренные сладкие вина, которые, как видно, шли у них и под селедку, и под торт.

Слава постарался быть как можно более галантным. Обняв за плечи и поцеловав бабку, он шепотом спросил, не лишний ли он здесь и по какому, собственно, поводу собрался этот «дедский сад».

Августа Павловна почему-то обрадовалась ему даже больше, чем обычно, на его вопрос ответила смехом, взяла внука под руку и торжественно представила своим старушенциям:

— Дорогие друзья, позвольте представить вам моего единственного и любимого внука. Он голодный, вижу по глазам. Дамы, поухаживайте за ним, но больше одной рюмки водки ему не наливайте.

К вящему удивлению Славы, откуда-то появилась водка, правда, неоткупоренная, но явно дожидавшаяся своего времени здесь, в этой комнате, за раздвинутым круглым столом.

— А ты помнишь, Августина, как Сергей тебя, бывало, под потолок подкидывал? — спросила старушка с пышно взбитыми серебряными волосами, сквозь которые, однако, проглядывало розовое, как у младенца, темечко.

— Помню! — коротко ответила бабка и вышла из комнаты.

Слава никак не мог понять, какое событие привело сюда всех этих бабусь, а спросить было неудобно. Две его соседки довольно бесцеремонно сунули ему в руки вилку и нож, наложили полную тарелку всякой снеди и налили рюмку водки. Он не без удовольствия выпил и принялся за шпроты.

От выпитой натощак водки он как-то сразу согрелся, ему было забавно, но и уютно в окружении бабкиных приятельниц. Он подумал, что каждая из них прожила раза в три больше, чем он. Сколько же всякой всячины довелось им пережить! А вот собираются, шутят, пьют, едят, да еще небось и стариков каких-нибудь своих поджидают, иначе для кого же эта водка приготовлена?

С высоты чужих долгих жизней все показалось ему в своей собственной судьбе почти простым и легким, и, отрешившись от душевной сумятицы, он потянулся и налил себе вторую рюмку.

— Не велено, — коротко отметила старуха слева, и он повиновался, подумав: «Ничего, зазевается — я и выпью…»

Бабка вернулась с порозовевшими щеками, торжественно неся на вытянутых руках блюдо с поджаристыми беляшами.

Постучав кончиком ножа о стакан, поднялась старуха, сидевшая от Славы справа.

Все смолкли.

— Друзья, мы собрались, чтобы поздравить с днем рождения нашу дорогую Августу Павловну…

Легкий хмель вылетел из Славиной головы. Стало мучительно неловко, просто стыдно. Ну, пусть в семье нелады — кто их разберет, этих взрослых? — но забыть, что у бабки день рождения… Не так-то много осталось ей этих годовщин!