Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

Я вырос в католической семье, поэтому без колебаний могу сказать: отец Тим — идеальный священник. Он знает, что такое служба, так как был капелланом при колледже по подготовке офицеров резерва, и еще он был очень образованный человек. У него пять ученых степеней, в том числе доктора философии по нейробиологии, поэтому он понимал, как травмы мозга влияют на мои действия, мысли и самоконтроль. Когда-то отец Тим был алкоголиком. Он тридцать лет упорно работал над 12-шаговой программой, чтобы избавиться от зависимости, — и работает до сих пор каждый день, потому что алкоголик, как и страдающий ПТСР, не может исцелиться полностью. Он очень сострадателен. Очень терпелив и тактичен. Возможно, из-за своего прошлого священник никогда не осуждал мой выбор и мои ошибки. Он слушал. Предлагал выход, но и направлял меня к моим собственным решениям. Глубоко верующий, отец Тим делился со мной своими убеждениями, но никогда не принуждал меня соглашаться и не делал это обязательным условием получения его помощи. Не знаю, со сколькими солдатами он говорил в тот период. Наверное, их были десятки, а то и больше, но все же этот человек всегда был на связи, и днем, и ночью. Я звонил ему в самые тяжелые моменты, часто в четыре часа утра, но он никогда не отказывал мне. Были месяцы, когда мы с отцом Тимом разговаривали каждый день, но он никогда не жаловался.

Когда я рассказал ему о письме папы, он дал мне простой совет:

— Поезжай домой.

Я приехал без предупреждения в разгар Ноче Буэна, нашего традиционного ужина в сочельник. Мама обняла меня, ее щеки блестели от слез. Тяжело было видеть боль и страх на ее лице и осознавать, сколько страданий ей приносит мое состояние. Когда меня обнял папа, я увидел, что он тоже плачет. И тогда я не выдержал, потому что никогда не видел отца в слезах. Это еще одно табу для латиноамериканцев его поколения.

— Прости, — сказал он, но мне не нужны были слова.

Мы обнимались, два здоровенных мужика выше метра восьмидесяти, плакали друг у друга на плече, и больше ничего не нужно было.

Не скажу, что потом все стало легко и просто. Неправда. Я все еще был в тисках ПТСР, и общение с людьми, даже с мамой и папой, духовно меня выматывало. Поэтому я редко разговаривал с родителями в течение следующего года. У меня просто не было сил: то университет, то Бруклинский госпиталь. Но я больше не ненавидел родных. Больше не думал, что они против меня, как армия и общество в целом. Я больше не чувствовал, что отец меня предал. В начале мая 2008 года, незадолго до стычки в метро, я был совсем на пределе. Запутался в бюрократии госпиталя УДВ и отчаянно нуждался в медицинской помощи. Я позвонил папе. Он приехал в Нью-Йорк и пошел со мной на тяжелую для меня встречу с правлением больницы. Даже после этого я не получил ухода, который мне требовался, но присутствие отца помогло мне сохранить разум. Он понимал. Он был на моей стороне.

Поэтому моя поездка в Вашингтон в 2008 году на День благодарения не была рискованной, но тем не менее очень важна для меня. Именно к родителям я в первую очередь обращался в поисках духовной поддержки, поэтому хотел, чтобы они полюбили Вторника. Больше того, я хотел, чтобы Вторник их поразил. Я знал, что они скептически отнеслись к приобретению собаки. Когда я сказал папе, что мой пес знает восемьдесят команд, тот только отшутился:

— Ого! Ты и сам-то столько не знаешь.

Мама ничего не сказала. Она даже отчетливее папы понимала серьезность моего состояния, потому что знала меня лучше, чем кто бы то ни было. Она видела, как я пытаюсь снова приспособиться к жизни в США, читала мои записи и знала, что прошлый День благодарения я напился, спрашивая себя, выполнит ли правительство свои обещания, пока еще не слишком поздно. Мама видела, насколько я изменился, и была в ужасе. Просто в ужасе.

Она не верила, что Вторник решит мои проблемы. Ее сын страдал психическими и физическими расстройствами. Он был один. Возможно, подумывал покончить с собой. Мысль о том, что собака — какая-то собака! — может избавить его от всего этого, казалась ей нелепой. Мама не понимала, как Вторник умеет помогать. Никогда не поймешь, насколько сильно собака-компаньон влияет на жизнь инвалида, пока не увидишь, как она помогает удержать равновесие, успокаивает и выполняет поручения. Такой пес коренным образом меняет повседневную жизнь.

Но кроме того, моя мама не собачница. Ей никогда не нравился мой огромный шнауцер Макс. Она не понимала, как много он значил для меня. Видела только шерсть и грязь. Мама не осознавала, насколько дружба животного может повлиять на твою психологию и настроение… или облегчить одиночество и боль.