Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

На некоторых собак еще надевают шлейку с большой жесткой ручкой, которая используется вместо поводка. По форме она напоминает верхнюю половину костыля: две продольные рейки, большая перекладина сверху и еще одна посредине, чтобы лучше держать равновесие и контролировать собаку. Вот что хотела увидеть водительница. Такая ручка отлично подходит незрячим или людям с ограниченными физическими возможностями, потому что она короткая, и собака всегда будет держаться рядом. Таким образом пес может провести хозяина через тесные проходы и удержать от возможных падений.

Я никогда не пользовался такой ручкой, хотя у меня серьезные проблемы с равновесием и координацией движений. До покушения в Аль-Валиде я был ловким Терминатором, а после стал постоянно падать, что долгое время приводило меня в отчаяние. В основном дело было в физической травме. Я расплачивался за свою покалеченную спину, из-за этого я и не мог контролировать свое тело. Из-за этого я тянул мышцы на тренировках в 2004 году, и в немалой степени именно из-за травмы спины я разорвал надколенное сухожилие в 2006-м. И травма мозга внесла свою лепту. Но столь же серьезно повлияло то, что я потерял уверенность в себе. Мир больше не казался мне безобидным, теперь я не чувствовал себя в нем непринужденно. Я должен был следить за каждым своим шагом, но из-за предельной настороженности голова обычно кружилась, и я не мог сосредоточиться на ходьбе. Ноги отказывались доверять мозгу, и тело восставало. После Аль-Валида у меня было где-то с десяток серьезных падений.

Вторник помогает преодолеть все эти сложности. Он очень быстро понял, что мне не нравятся неровные тротуары, поэтому стал натягивать поводок, чтобы предупредить меня об ухабистом бетоне. В таких случаях он замедляет шаг, позволяя мне задать темп. Если у меня кружится голова, он чувствует мое недомогание и прислоняется ко мне, чтобы я обхватил его за шею и устоял на ногах, пока не пройдет головокружение. Вторник очень тонко чувствует мои потребности, и ко мне вернулась прежняя уверенность в себе. Я знал, что он будет рядом, если я оступлюсь, и благодаря этому осознанию, а также настороженному вниманию Вторника к трещинам в асфальте и прочим помехам я стал реже падать.

Пес стал моим стабилизатором, помогая обрести контроль над разумом и телом, даже без шлейки с длинной ручкой.

Ступеньки все равно были моей проблемой, но для этого на жилете Вторника есть тряпичная ручка. Ступеньки не застигали меня врасплох, так что я просто останавливался, командовал Вторнику «рядом» или «справа» и брался за тряпичную ручку, чтобы удержать равновесие. Через несколько недель не нужно было и командовать. Увидев лестницу, он прижимался ко мне и ждал, пока я возьмусь за его жилет, а потом бережно поддерживал меня на спуске или подъеме.

Все остальное время ходить с ручкой неудобно, а иногда она даже мешает. Да, у меня равновесие ни к черту, я часто падаю, но главная проблема здесь психологическая. Места общего пользования вызывали у меня длительное беспокойство, любое неожиданное общение с людьми — даже если меня кто-нибудь случайно заденет на улице — превращали меня в параноика. В Нью-Йорке на тротуарах обычно полно людей, поэтому Вторник у меня как волнорез. Поводок позволяет ему идти в нескольких шагах впереди меня, поэтому как раз пес первым сталкивается с идущими навстречу, заставляя их расступаться, так что мой мозг может больше не тревожиться о возможной стычке. Какая ирония: черта, которая больше всего беспокоила Лу Пикар, — то, что Вторник шел чуть впереди дрессировщика, — оказалась ценным качеством.

Что важно, в Нью-Йорке толпы никак не избежишь, особенно при том, что в ветеранский госпиталь и в университет я ездил на метро. Нью-йоркская толпа в метро в час пик — боже, это кошмар. Под землей, места на платформе нет, смутное возбуждение пассажиров — и никуда от этого не деться. Эти толпы воскрешали во мне воспоминания о бунте в Аль-Валиде.

Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Многонациональная, почти терпеливая толпа ньюйоркцев не казалась мне бушующей массой иракцев. Туннель не превращался в пустыню, как обычно в кино, а углубление для путей — в земляной вал, отмечавший границу Ирака. Проталкиваясь сквозь толпу, я иногда видел мгновенные проблески лиц из Аль-Валида, но не приравнивал бизнесменов к контрабандистам, а матерей к врагам. Это было не зрительное воспоминание, а психологическое. Я испытывал ощущение, что стою перед этой толпой в Ираке и думаю: мне конец.