Пока греет огонь

Кто бы знал, как ненавидит он этот дом, как ненавидит своего хозяина. Хозяин, кажется, обо всем догадывается. Когда он изредка гладит Шайтана, его дрожащая рука говорит о многом. По руке хозяина Шайтан знает, о чем тот думает. К сожалению, мысли его чаще всего одного и того же содержания: «Что, лохматый, погулять хочется? Как бы не так. Я тебя с цепи, а ты и с глаз долой. Нет, дружочек, вот так и просидишь до глубокой старости, пока не подохнешь.— Его заплывшие глаза—две черточки— смотрели всегда с усмешкой и презрением.

— Я тебе бог и судья. Хочу казню, хочу милую. Я ведь знаю чего тебе хочется... Знаю. Только не будет по-твоему, Гляди, как бы я тебя голодом не заморил, а то ведь у меня твои фокусы поперек горла стоят».

В ответ Шайтан начинал мелко дрожать, проявляя первые признаки раздражительности. Данько опасливо убирал руку: «Вот за это я и терплю тебя. Пусть смотрят людишки и думают, коль у Данько пес такой, знать, он того же поля ягода. Знать, палец ему в рот не клади оттяпает».

В доме хозяина творилось что-то невообразимое: гремела музыка, раздавались выкрики, свисты, визгливые женские голоса. Ближе к полуночи шум веселья стал утихать.

Скверно чувствовал себя Шайтан. Он свернулся в клубок, стараясь заснуть, но сон не шел. Каждый шорох, не говоря уже о диких воплях, отдавался в ушах колокольным набатом. Неожиданно к двери сарая подошел кто-то чужой. Шайтан поднялся и предупреждающе зарычал, но его, по-видимому, не услышали.

Скрипнула заржавленными шарнирами дверь, и в проеме показался человек, торопливо шаривший по карманам. Мужчина нашел спички, чиркнул одной и поднял слабый, трепыхавший желтый огонек над головой.

Маленькое пламя высветило готового к прыжку Шайтана. Он был страшен: шерсть поднялась дыбом, белые клыки блестящими кинжалами сверкнули в дрожащем свете, глаза горели грозным желанием убивать, рвать па клочки все живое.

— А-а-а,— закричал мужчина, и в тот же миг Шайтан прыгнул, ударил его грудью. Тот кубарем покатился по земле.