Пока я мертва

Я оставляю машину на своем привычном месте и выхожу на улицу. Мелкие трещины устилают асфальт, мои кеды тихо ступают по дорожке. Где-то лает собака и жалобно орет кот. Я убираю руки в карманы олимпийки и ускоряю шаг. Дверь слегка скрипит, пропуская меня вперед, и глухо ударяется о косяк.

На лестничной клетке валяются пивные бутылки и несколько использованных шприцов, перепрыгивая через две ступени, я поднимаюсь на пятый этаж. Оказавшись в коридоре, я включаю свет и закрываю дверь на щеколду.

Внутри все еще пахнет краской, мама решила обновить оконные рамы и выкрасила их в нежно-розовый цвет. Не самый удачный выбор. Но хозяева были не против, и я не стал спорить. Тем более, мама была счастлива.

Я прохожу в ванную комнату, едва втиснувшись в промежуток между стиральной машиной, ванной и раковиной. Я достаю полупустой пузырек Прозак, и ставлю рядом с Леривоном, и Флоксэтом.

Все эти антидепрессанты мне не помогают, но заглушают тревогу и необоснованную злость. Я бросаю заляпанную олимпийку в стирку. Включаю воду и споласкиваю лицо. В зеркале встречаюсь со своим отражением.

Черные волосы матери и серые глаза деда, если бы не вечно расширенные зрачки, доставляющие мне столько хлопот, как и присутствие потустороннего в моей жизни. Мне приходилось столько раз доказывать полицейским, что я не пьян, не под кайфом, это просто моя особенность…

Мама обращалась ко многим врачам, водила меня то к педиатру, то к терапевту, в конце концов, мне был поставлен диагноз мидриаз, причину так и не выявили, но с того момента, я всегда ношу с собой справку.

На кухне я включаю настольный светильник, рядом с микроволновой печкой. Скромные размеры позволяли вместить старенький холодильник, на дверцу которого мама успела прилепить мои работы. Небольшой столик у окна и двухкомфорочную плиту, рядом с раковиной.

Я достаю из морозилки покупные пельмени и ставлю воду.

Трель домашнего телефона раздается эхом в полупустом зале, заменяющем нам мамину спальню и гостиную. Я спешу туда и хватаю трубку до того момента, как та успевает прозвенеть третий раз.

– Алло, – тихо говорю я в трубку, мама всегда ругает меня за тихий голос. Я присаживаюсь в кресло, сдвигая не глаженное постельное белье в сторону.

– Сынок, ты уже дома? – спрашивает мама, нет, это всего лишь мой фантом, хочу я бросить ей в ответ, но сдерживаюсь. Мне всегда казалось, что я люблю ее недостаточно. Недостаточно ласков. Недостаточно разговорчив. Во мне много «недо»…

Может быть, поэтому она искала любовь на стороне?

– Да, мама, только зашел, – я откидываюсь на мягкую спинку и закрываю глаза.

– Ты уже принял таблетки? – я сжимаю трубку сильнее, зажмуривая веки до боли.

– Да, – я всегда раздражаюсь, когда она напоминает мне об этом.

– Хорошо, – в ее голосе чувствуется облегчение, и тошнотворное чувство вины накатывает с новой силой, – Меня сегодня не жди, – произносит она, сделав между словами паузу, – Меня пригласил на ужин… – и я словно отключаю слух.

Мама опять будет мне рассказывать, какой он замечательный, этот Вася… Паша… Витя… Я и не вспомню, сколько этих имен было в ее жизни. Каждый мужчина был хуже предыдущего, но мама была уверена, что это ОН, ее единственный и неповторимый. Для нее, это было важнее, чем мой День Рождение или празднование Нового года вместе.

Семья…

Я не знаю, что это такое до сих пор.

– … после смены, отнеси ключи охраннику, – продолжает она, и теперь я ее внимательно слушаю.

– Ладно, ма, как скажешь, – мне удается скрыть разочарование в своем голосе. Я надеялся, что в этом городе, мама, наконец, возьмется за ум, – У меня вода закипает, – говорю я ей и встаю на ноги.

– Как учеба? – как-то виновато интересуется она, я рассматриваю узоры на ковре, прежде чем ответить.

– Все хорошо, мам, мне пора, – я кладу трубку и возвращаюсь обратно. Вода почти выкипела, я доливаю жидкости из чайника и сыплю в кастрюлю соль. Кидаю слипшееся тесто и мешаю ложкой.

Мама почти не участвовала в моей жизни. Она меня избегала, и сторонилась. Я и сам чувствую, что со мной что-то не так. Единственный, кто был рядом со мной – это дедушка. На летних каникулах. Урывками между переездами. Он не считал меня сумасшедшим или ущербным. Так думал только я сам. Дед в меня верил. Но его не стало почти три года назад. Для меня это самая большая потеря, я словно лишился части себя. Главной части.

Быстро поужинав невкусными переваренными пельменями, я вымываю всю посуду, сложенную в раковине. Быстро переодевшись в чистую футболку и свитер, я снимаю с вешалки фартук и кепку, кидаю их в целлофановый черный пакет, и выхожу из дома.

Через несколько домов, стоит супермаркет, я работаю там по ночам, до трех часов, раскладывая пришедший товар по полкам. Так я вношу свой небольшой вклад за аренду квартиры. Денег никогда не хватало и на оплату всех счетов, и на продукты, но когда мне исполнилось тринадцать, стало легче. Я мог подрабатывать.

Я захожу через запасной выход, на своем привычном месте сидит молодой, чуть старше меня, охранник.