Пока я жива

Я выползаю из шкафа и растираю затекшие ноги; кровь еле движется в колене, и я не чувствую ступни. Я ковыляю к кровати, плюхаюсь на одеяло, и тут заходит Кэл.

Он удивленно смотрит на меня:

– Папа сказал, тебя здесь нет.

– Меня здесь нет.

– Нет, ты здесь!

– Говори тише. Где он?

Кэл пожимает плечами:

– С мамой на кухне. Ненавижу его. Он обозвал меня засранцем, а потом выругался матом.

– Они говорят обо мне?

– Ага. И не дают мне посмотреть телек!

Мы крадемся вниз по лестнице и выглядываем из-за перил. Папа восседает на табурете посреди кухни. Он неуклюже роется в кармане брюк – ищет зажигалку и сигареты. Мама стоит, прислонившись спиной к холодильнику, и наблюдает за папой.

– Ты снова начал курить? – спрашивает она. На маме джинсы; волосы собраны на затылке, и отдельные пряди свисают на лицо. Мама протягивает отцу блюдце и в эту минуту выглядит очень молодо и привлекательно.

Папа закуривает и выдыхает дым.

– Извини. Ты, наверно, думаешь, что я вызвал тебя сюда под надуманным предлогом. – Папа смущается; кажется, он не знает, что сказать. – Просто мне казалось, что у тебя получится ее вразумить.

– Как ты думаешь, куда она отправилась на этот раз?

– Насколько я знаю Тесс, наверно, она уже едет в аэропорт!

Мама хихикает, и почему-то кажется, что она все воспринимает живее, чем папа. Он угрюмо ухмыляется ей с табурета, проводит рукой по волосам:

– Я устал как собака.

– Я вижу.

– Правила все время меняются. То она никого к себе не подпускает, то просит, чтобы ее часами обнимали. Иногда целыми днями не выходит из дома, а потом неожиданно исчезает. А от этого ее списка у меня голова кругом.

– Ты же знаешь, – говорит мама, – единственное, чем здесь можно помочь, – это вылечить ее, но это невозможно.

Папа пристально смотрит на нее:

– Не знаю, сколько я еще выдержу в одиночку. Иногда утром у меня нет сил открыть глаза.

Кэл толкает меня локтем.

– Хочешь, я в него плюну? – шепчет он.

– Давай. Прямо в чашку.

Кэл набирает слюны и харкает. Но плевок получается никудышный. Он едва долетает до двери; почти вся слюна попадает Кэлу на подбородок и на ковер в коридоре.

Я закатываю глаза и знаком показываю, чтобы он шел за мной. Мы поднимаемся обратно ко мне в комнату.

– Сядь на пол у двери, – приказываю я, – закрой лицо руками и никого не впускай.

– Что ты собираешься делать?

– Одеться.

– А потом?

Я снимаю пижаму, натягиваю свои лучшие трусики и проскальзываю в шелковое платье, которое купила, когда мы с Кэлом прошлись по магазинам. Я растираю ступню, которую покалывают сотни иголок, и надеваю туфли с ремешком.

– Хочешь, покажу Мегазорда? – предлагает Кэл. – Только пойдем ко мне, потому что он защищает город и, если я его заберу, все погибнут.

Я снимаю со спинки стула пальто:

– Вообще-то я немного тороплюсь. Кэл глядит на меня сквозь пальцы:

– Это твое платье для приключений!

– Ага.

Кэл поднимается на ноги, загородив дверь:

– Можно с тобой?

– Нет.

– Ну пожалуйста. Мне здесь так надоело.

– Нет.

Телефон я оставляю дома, потому что по нему можно вычислить, где я нахожусь. Бумаги из ящика засовываю в карман пальто. Потом где-нибудь выброшу в урну. Видишь, папа, как предметы исчезают у тебя из-под носа?

Перед тем как отправить Кэла вниз, я от него откупаюсь. Он прекрасно понимает, сколько всяких штук для фокусов можно купить на десятку, и знает: если он хоть пикнет о том, что я была здесь, я вычеркну его из завещания.

Я жду, пока Кэл не спустится на кухню, и, услышав, что он там, медленно следую за ним. На площадке между этажами я замираю, чтобы перевести дух, и оглядываю лужайку перед домом, провожу пальцем по стене, вокруг стойки перил, улыбаюсь фотографиям наверху.

На кухне Кэл садится на корточки перед родителями и пристально смотрит на них.

– Ты что-то хотел? – интересуется папа.

– Я хочу послушать.

– Извини, это взрослый разговор.

– Тогда я хочу поесть.

– Ты только что умял полпачки печенья.

– У меня есть жевачка, – вмешивается мама. – Хочешь? – Отыскав в кармане кофты жевачку, мама протягивает ее Кэлу.

Кэл запихивает резинку в рот, сосредоточенно жует, а потом спрашивает:

– Когда Тесса умрет, мы поедем отдыхать?

Папа сверлит Кэла сердитым и вместе с тем растерянным взглядом:

– Разве можно говорить такие гадости!

– Я даже не помню, как мы ездили в Испанию. Я всего разик летал на самолете, и это было так давно, что будто и не было.

– Хватит! – перебивает его папа и хочет встать, но мама его останавливает.

– Успокойся, – говорит она и оборачивается к Кэлу. – Тесса так давно болеет, что, наверно, тебе бывает ужасно одиноко.

Кэл ухмыляется:

– Ага. Иногда утром у меня нет сил открыть глаза.

Двадцать один

Зои открывает мне дверь. На ней та же одежда, что в нашу последнюю встречу; волосы разлохмачены.

– Поехали на море? – Я бренчу у нее перед носом ключами.

Она бросает взгляд на папину машину за моей спиной:

– Ты приехала одна?

– Конечно.

– Но ты не умеешь водить!

– Теперь умею. Пункт пятый из списка.

Зои хмурится:

– Ты когда-нибудь училась водить?

– В каком-то смысле. Можно войти?

Она распахивает дверь:

– Вытри ноги или сними туфли.