Пока я жива

– Черви, – сообщает он. – Температура внутри трупа может настолько повыситься, что черви, которые в глубине, вылезают на поверхность – там прохладнее.

– Откуда ты знаешь?

Он пожимает плечами:

– Интернет.

Кэл переворачивает птицу носком ботинка, и у нее лопается брюшко. Куча червей вываливается на траву – они корчатся, ослепленные солнцем.

– Видишь? – замечает Кэл, садится на корточки и тычет в червей палкой. – Труп – это замкнутая экосистема. В некоторых условиях покойник может всего за девять дней сгнить до костей. – Он бросает на меня задумчивый взгляд. – Но с тобой такого не случится.

– Правда?

– Это чаще бывает, когда человека убили и оставили лежать под открытым небом.

– А что будет со мной?

Я готова поверить каждому его слову, словно Кэл – великий волшебник, которому ведома вселенская истина. Но брат пожимает плечами и произносит:

– Я выясню и расскажу тебе.

Кэл идет в сарай за лопатой.

– Посторожи птичку, – просит он.

Ее перья ерошит ветерок. Она прекрасна – черная с синим отливом, как разлившаяся по морю нефть. Черви тоже красивы. Они в ужасе извиваются в траве, ищут птицу, друг друга.

Лужайку пересекает Адам.

– Привет, – произносит он. – Как дела?

Я выпрямляюсь в шезлонге:

– Ты перелез через забор?

Адам качает головой:

– Он сломан внизу.

На Адаме джинсы, ботинки и кожаная куртка. Он что-то прячет за спиной.

– Вот, – говорит он и протягивает мне букет зеленых листьев. Среди них, словно фонари или маленькие тыковки, виднеются ярко-оранжевые цветы.

– Это мне?

– Тебе.

У меня колет в сердце.

– Я стараюсь не обзаводиться новыми вещами.

Адам хмурится:

– Может, живое не считается?

– Еще как считается.

Он опускается на траву рядом с моим шезлонгом и кладет цветы между нами. Земля сырая. Адам промокнет. Замерзнет. Но я молчу. И про червей тоже. Пусть заползут к нему в карманы.

Возвращается Кэл с садовым совком.

– Ты что-то сажаешь? – любопытствует Адам.

– Дохлую птицу, – отвечает Кэл, указывая на место, где лежит трупик.

Адам наклоняется взглянуть на нее.

– Это грач. Его ваша кошка поймала?

– Не знаю. Но все равно надо похоронить.

Кэл идет к дальнему забору, отыскивает на клумбе местечко и начинает копать. Земля сырая, как смесь для кекса. Время от времени лопата натыкается на мелкие камешки, и раздается звук, похожий на хруст гравия под ногами.

Адам срывает травинку и пропускает между пальцами.

– Я прошу прощения за то, что тогда сказал.

– Ладно.

– Это все неправда.

– Все нормально. Не будем об этом.

Адам с серьезным видом кивает и теребит травинку, не глядя на меня.

– Ради тебя можно и потерпеть.

– Правда?

– Ага.

– Значит, ты хочешь со мной дружить?

Он поднимает глаза:

– Если ты согласишься.

– И ты уверен, что в этом есть смысл?

Я с удовольствием смотрю, как он, смутившись, заливается румянцем. Наверно, папа прав: я становлюсь злюкой.

– Да, я думаю, смысл есть, – отвечает Адам.

– Тогда я тебя прощаю.

Я протягиваю ладонь, и мы жмем друг другу руки. У Адама теплые пальцы.

Возвращается перепачканный грязью Кэл с лопатой в руке. Он похож на чокнутого малолетнего могильщика.

– Яма готова, – сообщает он.

Адам помогает ему закатить грача на лопату. Тельце окоченело и кажется тяжелым. Сзади на шее виднеется глубокая красная рана. Адам и Кэл, подхватив лопату с двух сторон, несут грача к клумбе; его головка болтается, как у пьяного. Кэл разговаривает с ним.

– Бедная птичка, – говорит он. – Покойся с миром.

Я заворачиваюсь в плед и иду за ними через лужайку, чтобы посмотреть, как они будут закапывать грача. Один его глаз приоткрыт. Он смотрит умиротворенно, даже благодарно. Перья кажутся темнее.

– Наверно, надо что-то сказать? – спрашивает Кэл.

– Быть может, «прощай, птица»? – предлагаю я.

Он кивает:

– Прощай, птица. Спасибо, что ты была. Пусть земля тебе будет пухом.

Он засыпает грача землей, оставив торчать голову, словно предполагая, что птица захочет бросить на нас прощальный взгляд.

– А как же черви? – спрашивает Кэл.

– А что черви?

– Они там не задохнутся?

– Оставь им дырочку, – говорю я.

Похоже, Кэла устраивает это предложение; он засыпает голову птицы землей, прихлопывает лопатой и палкой протыкает в земле дырку для червей.

– Тесс, принеси камней, мы украсим могилку.

Я послушно иду на поиски. Адам остается с Кэлом и рассказывает, что грачи очень общительны, наверняка у этого грача было много друзей, и они будут благодарны Кэлу за заботу о покойном товарище.

Похоже, Адам пытается произвести на меня впечатление.

Я вижу два белых, почти абсолютно круглых камня. А вот раковина улитки и красный лист. Мягкое серое перышко. Я собираю их в ладонь. Они так красивы, что я прислоняюсь к сараю и закрываю глаза.

И напрасно. Кажется, будто я проваливаюсь в темноту.

На лице у меня земля. Я окоченела. Вокруг копошатся черви. Ползают термиты и мокрицы.

Я пытаюсь думать о хорошем, но ужасно трудно избавиться от навязчивых мыслей. Я открываю глаза и утыкаюсь взглядом в узловатые ветви яблони. Дрожит серебром паутина. Мои теплые пальцы сжимают камни.

Но все теплое со временем остынет. Отвалятся мои уши, растают глаза. Сожмутся челюсти. Губы превратятся в клей.

Подходит Адам.