Читаем Пока королева спит полностью

А ещё благодаря художникам моя благоверная покрасила плащ в радикально жёлтый цвет. Не на долго – до первого ливня, который смоет иллюзию… погода у нас изредка балует и ливень может пройти днём… при королеве такого не было! Но пока это был чудо плащ, жёлтый аки полуденное солнце или глаза яичницы… Эльзя придерживалась правильной стратегии в ношении плаща: ноги всё равно промокнут, так зачем их закрывать, тем более, если они такие красивые? Так что фигуристые ножки моей женушки плащ закрывал не более, чем на два дюйма, ну и приличия соблюдались или нарушались в меру… мужчины на улицах не могли спокойно смотреть на шагающую на высоких каблуках в таком коротком плащике Эльзу… и я их прекрасно понимаю.

Ползунки

В гости к нашему лопотуну, а «нашим» мы называем лопотуна, в пещере которого мы свили гнездо, пришли цветники. Цветники – это такая порода лопотунов, которые всё вокруг себя измазюкивают разноцветной пылью. И ведь знают же, что большая вода с неба сотрет всю эту мазню в тёмное время, но все равно копошатся внизу и не дают нам заниматься серьёзными делами, вроде похода за крепкой веревкой или смотрения сказки. Да и какими делами можно заниматься, когда пришли цветники – наблюдать за ними просто умора и даже угрюмый Борщ выполз из гнезда и самодовольно потащил свою раковину к карнизу; прикрепившись к нему прочной верёвкой, он с видом осы, которой все в мире давно знакомо и которую ничем нельзя удивить, стал пялить на цветников свои фиолетовые глазища, которые были больше чем у любой осы нашего Верескового роя раза в два. Он прятал усмешку в усы, но меня обмануть не смог – я слишком наблюдателен, чтобы не заметить – Борщу нравится смотреть на то, как внизу цветники делают смешные вещи. В этот раз цветники нарисовали усатых всадников на лошадях и пони с большими зубами, но лошадки и поньки у них получились какие-то плоские. Нет, положительно цветники не умеют точно малевать окружающий мир, зато они могут делать весело, а значит, они нужны там, в тяжёлом мире.

Магистр

Читаю сводки полиции нравов и чуть не плачу. Как под копирку – индекс доверия к магистру (то есть ко мне) увеличился на столько-то пунктов, тревожность населения уменьшилась, количество правонарушений снизилось, раскрываемость повысилась и так далее… Сопли в сахаре! У силовиков чем ближе к коллегии ведомства, тем сводки всё лучше и лучше, а после итогового совещания индексы начнут лёгкое снижение (не падение, а именно снижение), чтобы через полгода отправиться в уверенный рост и так до новой коллегии… они так и не поняли, что я вечный и всё – точнее почти всё! – помню.

Даю указание ужесточить борьбу с запускателями змеев. Сегодня они что-то в небо запускают, потом начинают задумываться, а потом полезут на колокольню, чтобы проверить миф… нет, королева не проснётся! Она никогда не проснётся! Я об этом позаботился. Улыбаюсь, и от моей улыбки замирает сердце секретаря… боится, значит уважает.

Так надо.

Боцман

Ночь. Ветер. Дозор серых. Вот странно, у нас же сейчас всё серое: и магистрат, и магистр, и знать, и простой люд, и стража, однако только к патрулям прилип обыденный для нашего королевства эпитет "серая". И вот серые крысы в мундирах протопали по нашей улице – теперь можно выходить. Я пробрался на чердак, потом на крышу, потом перепрыгнул на соседний дом. Порядок. Здесь меня уже поджидал Шкет, под мышкой он держал своего нового змея. Мы стали топтать крыши домов, следуя намеченному загодя маршруту.

– Всё тихо? – спросил я у Шкета.

– Серые прошли, – ответил он. – А ветер знатный!

– Да, самое то.

Выйдя на точку сбора, мы подождали Малоя, который ростом был ниже Шкета, но зато у него была почти абсолютно круглая голова, и Винта, тот был тощ так, что более напоминал гвоздь, но, как говорится, прозвище если уж раз пристало, то на всю жизнь. Теперь можно начинать. Но нужно ещё проверить ветер. Я дотронулся языком до нёба, а потом до неба, это сделать легко: надо только вытащить язык изо рта как можно дальше и запрокинуть голову – тогда он достает аккурат до небес.

– Куда ветер дует? – спросил меня Винт, дождавшись окончания ритуальных манипуляций.

– Змеи будут довольны, – сообщил я ему и всем остальным благостную весть.

Мы стали отпускать с катушек суровые нитки и "сплавлять" наших змеев на волны ветра. Мой змей – почти стандартный в виде ромба, но большой – аршин в ширину и полтора в длину, хвост тянул так вообще на все три. У Шкета оказалась этажерка (я в темноте не заметил сложности конструкции его змея – подумал сначала обычный прямоугольник), причём сделанные на её плоскостях надрезы нежно шептали в ночь: "фьють-фьють". Малой как всегда проявил чудеса аэродинамики и сделал нечто похожеё на мохнатого шмеля, даже я не очень понимал, за счет чего это сооружение летало, и уточнил:

– Ползунков мертвых внутри нет?

– Обижаешь, Боцман! – строго ответил Малой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее