Пока медведица на небе

Пахло пылью, затхлостью и еще чем-то родным и близким, чем-то настолько хорошим, что Карл, еще не открыв глаза, улыбнулся. Но улыбка быстро испарилась, лишь только он понял, что произошло. Во мраке сырого подвала через дыру в потолке пробивался рассеянный свет, он лежал рядом с Клавой, она плакала тихо, одними слезами. Карл понял это только по своей щеке, которая стала мокрой, ведь их лица соприкасались.

– Тебе больно? Я на тебя упал? – спросил Карл тихо.

– Нет, Карл Юрьевич, вы приземлились рядом, мне почему-то вообще не больно. Голову я поднять не могу, из нее что-то бежит, а мне не больно, может быть, это шок?

– А может, вытекает ненужное? – пытался неумело успокоить её Карл. – Вот сейчас говорят, что аппендицит совершенно не нужен для нашего организма, я слышал, японцы его удаляют у младенцев сразу после рождения.

– Мне кажется, это не аппендицит, – сказала Клава. – Мне говорили, он в животе.

– Да, я тоже слышал об этом, – подтвердил Карл, – но мало ли.

И, погладив рукой по мокрой щеке, залюбовался ею.

– Все будет хорошо, – все так же тихо сказал Карл, – я обещаю, – ком стоял у него в горле, поэтому слова выходили какими-то трагическими.

– Ребята, вы там как, живы? – послышалось сверху.

– Саня, поторопись, у меня паника, – взмолился Карл.

– Мы делаем все, что в наших силах, – растерянно сказал Санёк.

– Прекрати говорить казенными фразами и делай что-нибудь, – скомандовала Клава, еще пять минут назад разговаривая тихо и жалобно.

– Потерпите немного, спешка нужна только в ловле блох, – обиделся Саня. – Тут Сенька такое нашла, мы вас скоро вытащим, – сказав это, он радостно загоготал и исчез из проема, вновь уступив место рассеянному свету.

– А я почти влюбилась в вас, – неожиданно призналась Клава. – Сначала я была влюблена в вашу внешность, вы чертовски красивы, Карл Юрьевич, я думаю, вы об этом прекрасно знаете. Но, когда я узнала вас поближе, поняла, что вы еще и добрый, и порядочный, и умный, по-настоящему умный. Нет, я не надеюсь на взаимность, я старше вас на три года, и мне до Динки далеко, но мне очень хотелось, чтоб вы знали об этом и вспоминали меня. Вы будете меня вспоминать?

– Эээ, вы что, со мной прощаетесь, что ли? Сдурели? Если хотите знать, вы мне тоже очень нравитесь, и это совершенно не потому, что вы умираете, – коряво защитился Карл, – вернее, не потому, что вы признались, это так и есть. Но надо отдать должное, вы тоже мне сначала жутко не понравились.

– Серьезно?

– Да, я подумал, что вы много о себе думаете. Знаете, такая зазнайка, которая любит командовать и на работе, и дома. А вы другая. Вы так ладите с соседской девчонкой, я бы так не смог. Мне вообще кажется, что я буду отвратительным отцом, я для этого чересчур эгоистичен. Маленькие люди, я вообще не знаю, как они устроены, – Карл говорил первое, что приходило ему в голову, лишь бы заговорить ее, чтоб она не думала о том, что с ней происходит. Рассеянного света хватало только для того, чтоб увидеть ее лицо, оно казалось бледным, безжизненным и очень красивым. Сердце от жалости к ней сжалось, и Карл автоматически стал гладить ее по лицу, вытирая слёзы.

– Вообще-то маленькие люди – они точно такие же, как и большие, – ответила Клава. – У них только сердце более ранимое, они ещё верят в людей и доверяют им, в отличие от нас с вами. Нет, жизнь это исправит обязательно, у одних раньше, у других позже, но пока еще их сердца верят, что добро обязательно победит зло, как в хорошей сказке.

– А что, в плохой сказке зло побеждает добро? – машинально спросил Карл, просто поддерживая разговор.

– Плохие сказки – это когда открытый финал, – ответила Клава.

– А чем вам такой конец сказки не нравится? – удивился Карл.

– Потому что, если финал оставить людям для фантазии, все кончится плохо, человек дорисует картину обязательно в холодных тонах.

– А я не согласен, – Карл улыбнулся, он признался сам себе, что ему нравится с ней болтать. – В мире было столько боли и горя, войн и трагедий, но люди остаются людьми. Мне кажется, наоборот, самая прекрасная черта человечества – прощать и все забывать. Если бы этого не происходило, то страны бы уже давно ненавидели люто друг друга, да что там страны, внутри одной страны люди были бы непримиримы.

– Не знаю, не уверена, – не приняла его позицию Клава, ее голос стал несколько веселее, она была в своей стихии и немного забыла о случившемся. – Вот, к примеру, в китайском городе Харбине есть музей, памятник жертвам спецподразделения отряда 731. Этот японский отряд действовал с 32-го года по 44-й, и за время своей страшной деятельности он истребил тысячи китайцев и русских. Японские так называемые врачи, также как фашисты, ставили опыты над заключенными, и даже если человек выживал от страшных опытов врачей-убийц, от последующей мучительной смерти его это не спасало. Так вот, это очень большой комплекс, на выходе же висит огромными иероглифами напечатанная клятва, и все группы китайских школьников, которых водят в этот музей, заставляют произнести эту клятву.

– И что в ней? – спросил Карл.