Пока медведица на небе

Когда все разошлись по своим комнатам, дом зажил какой-то своей непонятной жизнью: где-то под половицей кузнечик издавал звук, вот скрипнули створки незакрытого окна, а на крыше то ли ветер, то ли мыши издавали странные и непонятные звуки. Сны случайных соседей по теремку крутились где-то в воздухе под потолком, они были разные, цветные и черно-белые, добрые и наивные, страшные и горькие, но крепче всех абсолютно без снов спал убийца, потому как, перешагивая токую грань добра и зла, душа умирает и уже не умеет видеть сны.

* * *

Погода была отличной, лес переполнен запахами и цветами, вызывал чувство вселенского счастья, лишь могилы под ногами наводили на уныние.

– Вот, Карл Юрьевич, скажите мне, пожалуйста, почему именно в Зареченскую приехал Козарь? – прервала тягостное молчание Клава.

Тот, прочитав очередное имя на памятнике, повернулся к Клаве и развел руками.

– Вот, – продолжила мысли вслух она, – а возможно, в этом таится отгадка. Я еще вчера позвонила своему секретарю и попросила узнать все про Матвея Григорьевича Козаря, но не то, что было с ним после начала войны, а то, кем он был до нее.

– Это-то зачем? – не отвлекаясь от просмотра имен, спросил Карл. Они с утра пришли к старому кладбищу и поняли, что работы тут не на один день. Станица была очень старой и когда-то большой, видно, не соврал хозяин, приютивший их, даже кладбища было два. Решили начать со старого, могилы, которые они сейчас просматривали, датировались 1898 годом. Клава не верила в результат и поэтому подошла к этому без фанатизма. В отличие от своего начальства она шла по тропинке, слегка бросая взгляд на полусгнившие кресты, решив лучше порассуждать.

– Ну, вот смотрите, Карл Юрьевич, ведь что-то его здесь привлекло, ведь откуда-то он узнал, где можно спрятать машину, а я узнавала: это огромная машина-фургон весом примерно 6–7 тонн, ее просто так не спрячешь.

Карла немного бесила отстранённость, с которой Клава выполняла задание, он сам привык делать все досконально и не прощал подчиненных, отличающихся халатностью. Но боясь, что она просто психанет и уйдет, оставив его один на один с жуткой задачей, бесился внутри.

– Может быть, это и логично, но секретарь такую информацию, да еще и быстро, не найдет, зря только деньги на телефоне потратили.

– О, вы не знаете Инну Викторовну, она может все. Это гениальная женщина, достойна кресла директора, просто в нашем жестоком мире пенсионеров не считают дееспособными, а зря. У нее два высших образования, множество управленческих должностей и, что главное, живой ум. Иногда я чувствую, что мне никогда не стать такой, как она, умной и собранной, – Клава решила сегодня не закалывать шишку, длинная коса, заплетенная Сенькой, очень смущала, и она перекладывала ее с одного плеча на другой.

– Значит, вам повезло, мне досталась тупая кукла, – искренне пожаловался Карл.

– При чем тут везение, зачем брали на работу такую? – удивилась Клава.

– Так принято, престижно, круто, надо, чтоб она была модельной внешности. Приеду – уволю дуру.

На этих словах они уперлись в развалины, стоящие на краю старого кладбища. Клава быстро перелезла через разрушенную кирпичную стену и оказалась в центре старого строения. Пол был гнилой, поэтому она ступала медленно и аккуратно. Другие части старого здания чуть лучше сохранились, по ним было понятно, что когда-то это была церковь. Правда, об этом напоминало совсем не многое, о том, что это было очень давно, красочно говорила ель, которая росла в очередном проеме стены, впустив свои уже огромные лапы внутрь в свод бывшей церкви. Лето, солнце, пробивающееся через дырявую крышу, полуразрушенные стены, которые могли бы рассказать многое, эта ель, которая уже успела так вырасти на развалинах, – Клаве жутко захотелось покричать. И она, расставив руки и закрыв глаза, крикнула:

– Что ты помнишь, расскажи,
Мне так хочется историй.
Спорю, ходят миражи,
Несмотря на мораторий.
Ты стоишь здесь сотню лет,
Нет, скорей всего, века.
Много радости и бед
Видел ты наверняка.
– «Про истории забудь,

– услышала она голос Карла и замерла, —

Камень мне ответил грустно. —
Да, в веках идет мой путь,
Но истрачены все чувства,
Человечество грешно,

– Карл Юрьевич подошел к Клаве и, улыбаясь, читал продолжение стихотворения.

– Люди злы, черствы, продажны,
Сколько я стою, лишь зло
Каждый день, какой, не важно.
Мысли грешные свои
Заливали здесь вином».
– Кем ты все века служил?

– приняв правила, подыграла Клава.

– «Я служил, мой друг, дворцом»,

– закончил стихотворение Карл.