– Ну, если ты просто так, я тебя сейчас прибью, – сказал Карл, вылезая из машины.
– Нет, ну что за люди, – начал тот, – сам попросил, дал задания, а сам… Нет, я могу, конечно, помолчать.
– Да ладно уже, говори, – сказал Карл, смотря вслед машине, на которой уехала Клава. – Что у тебя?
– Это не у меня, а у тебя, скажи ты, где адрес взял, который просил меня пробить.
– Как где, письмо мне пришло, а там он указан как обратный.
– Ну, значит, разыграл тебя кто-то, нет в Краснодаре Дачной улицы, – развел руками Саня.
– Как нет? – удивился Карл.
– А вот так, нет, и все.
– Ну как же, – Карл полез в карман и достал помятый конверт, – вот, смотри.
Саня расправил разорванные уголки конверта, и у улицы, которую не смогли найти полицейские на карте города Краснодара, появилась еще одна буква, первая.
– Ничего себе, – с трудом не заматерившись, сказал Саня, показывая свою находку Карлу. Тот перевёл взгляд с конверта на заборы вокруг, на них, как и положено, красовались таблички с названием улицы, и по странному стечению обстоятельств оно буква в букву было похоже на написанный на конверте адрес, он прислонился к забору и, уже сам зная ответ, спросил Саню:
– А номер 65?
Тот молча вздохнул и показал на небольшой дом, у которого на редком частоколе забора висела табличка «Удачная, 65».
Клава с Сенькой съездили за Булей в больницу, ей сегодня разрешили вернуться домой. Уложив её в кровать, еще совсем слабую после больницы, стали готовить ужин. В доме, где уже неделю никто не жил, наконец запахло живым. Клава любила, когда в доме пахло едой, даже самый простенький интерьер становился уютным, стол под абажуром, лишь только посередине ставилась сковородка с жареной картошкой, смотрелся маленьким оазисом счастья.
– Давай буди Булю, будем ужинать, поем с вами да домой пойду, завтра на работу, – скомандовала Клава. Она знала в этом доме все, периодически оставалась у них ночевать, когда Буле становилось совсем нехорошо. Старенькие тарелочки с миленькой каемкой, почти стертой, словно пунктир, вилки фигурные, наверное, такие уже и не делают, и кружки красные в белый горох. Сколько раз Клава предлагала купить новые, но Буля всегда обижалась: «Эти мне моя Оленька покупала, – говорила она, – память это». Лишь только они уселись вокруг еще шипящей сковороды, как в дверь постучали, три женщины разных возрастов, но ведь сколько бы ни было лет, женщина всегда остается женщиной, поэтому они переглянулись, поправили волосы и хором сказали:
– Войдите.
На пороге стоял Карл, в руках у него была большая коробка конфет и бутылка вина.
– Проходите, молодой человек, – на правах хозяйки пригласила его Буля, – присаживайтесь. Давайте знакомиться, а то я о вас многое слышала, а лично не знакома, меня зовут Тамара Петровна.
– Приятно познакомиться, я Карл, – он подошел и поцеловал ей руку.
– Присаживайтесь.
– Что вы про меня слышали? – спросил Карл, Сенька тем временем вскочила и принесла Карлу приборы.
– Да много чего, – заулыбалась Буля, – сначала – что вы злой начальник, который приехал Клавочку увольнять, еще вы тот самый дядька с пробитой головой, которого Сенька нашла у забора, ну а недавно – что вы в принципе неплохой дядька, который верит, что, пока Большая Медведица на небе, в мире все будет хорошо, что полностью совпадает с Сенькиной теорией, с одним отличием: она считает, что рядом с медведицей должен быть Умка.
– Ну, у меня явный прогресс, – улыбнулся Карл.
– Однозначно, – засмеялась Тамара Петровна.
– Боюсь, что сейчас я снова подпорчу свою репутацию, – уже серьезно сказал Карл, три женщины с любопытством, оставив вилки, смотрели на Карла. Тот вытащил из кармана помятый конверт, положил перед Булей и сказал:
– Вы писали мне, я приехал, это я отец Сеньки, – сказал и выдохнул, словно решился на это и боялся передумать.
Клава ахнула и прижала руку ко рту, Сенька же перевела взгляд с конверта на Булю, что-то прочитала у той на лице и выскочила на улицу.
– Не ходите за ней, – твердо сказала Тамара Петровна, когда Карл вставал. – Ей сейчас надо побыть одной, переосмыслить ситуацию, поверьте мне, Есения – умная девочка, она все поймет.
Клава все же поднялась и тихонько вышла на улицу к Сеньке.
– Пусть остынет, – продолжила Буля. – Я ведь не родная ей, Оленька была моей воспитанницей в детском доме, но любила я ее как дочь. Как я радовалась, когда она поступила в Москву в институт, но, не проучившись и полгода, вернулась, кинулась ко мне в ноги, просила помочь. Рассказала о большой любви и о большом предательстве, которое она не могла простить. Стали мы жить вместе, но так случилось, умерла она при родах, девочку отдали туда же, откуда была и мать, вот судьба-то. Тогда я решила забрать Есению, помогли мне, удочерила я её, и живем мы неплохо, да, наверное, никогда я бы вам не написала, да вот здоровье у меня стало подводить, не хочу, чтоб при родном отце она в детский дом попала.
– Есенией ее Оля назвала? – тихо спросил Карл.
– Да, причем это решение было принято сразу, лишь только она вернулась, поэтому я сделала, как она сказала.