Пока мы будем летать (СИ)

Может, мне стоит просто развернуться и уйти? Завтра можно будет сказать, будто я забыла об этом. На телефонные звонки не отвечала, потому что не слышала. В онлайне меня не было, потому что была весь вечер занята… Убирались с сестрой в доме. Пусть после приезда Брук я вижусь с Харпер ещё реже, но кто об этом знает?

Но только я разворачиваюсь, чтобы уйти, как двери за моей спиной открываются.

— Эйприл! Наконец-то ты пришла, — девушка бросается обнимать меня. Её горячая щека прикасается к моей холодной. После тридцати секунд теплых дружеских объятий Мишель пропускает меня в дом.

Чувствую себя крайне неловко.

— Джон в своей комнате со своим другом играет какую-то дурацкую компьютерную игру. Думаю, они не будут нам мешать, — сквозь улыбку проговаривает девушка. Она помогает мне снять пальто и терпеливо ждет, пока я сниму ботинки.

Мишель уже в пижаме. Её светлые волосы завязаны в два низких хвоста, что выглядит вполне мило. На ней зеленая пижама. Длинные штаны, которые достают до самого пола и болтаются, так как, вероятно, велики ей. Кофта с закатанными рукавами, посредине нарисовано большое красное яблоко. Я представляла, что на ней будет нечто более мрачное. Может, даже сексуальное. Повседневный стиль Мишель значительно отличается от этого.

— Молись, чтобы вы не помешали нам, — кричит из своей комнаты Джон, когда мы проходим мимо. Мишель захлопывает двери, и мы обе смеемся. В груди неприятно щемит, от чего я первой перестаю смеяться, опустив уголки губ вниз.

Мишель проводит меня в ванную для переодевания. Мне кажется нам обоим неловко. Будто мы две незнакомки, пытающиеся найти общий язык друг с другом. Но, наверное, ещё больше неловкости придает знание того, что я знаю о том, как относилась ко мне девушка раньше. И теперь, когда она улыбается мне в лицо, я хочу завопить о том, какая же она жалкая лгунья. Но я продолжаю держать это в себе.

Закрыв за собой двери, начинаю снимать с себя одежду. Широкий свитер висит на мне неуклюже, будто велик на несколько размеров. Легко снимаю его через голову, оставшись лишь в лифчике. В зеркале напротив возникает девушка достаточно худая, чтобы её снес ветер и качал на своих прозрачных крыльях.

Я не замечала этого, когда бегло смотрела на себя в зеркало каждое утро или переодевалась в школьную форму оттенка зеленой трясины. Я перестала следить за тем, как моё тело изменилось. И теперь задержав свой взгляд на картинке, застигшей напротив, мне сложно отвести глаза.

Розовые волосы заправляю за уши, чтобы не мешали. Прикасаюсь пальцами к животу, что заставляет меня поежится. Кожа настолько бледная, что, кажется, будто она светится. Замечаю контуры ребер, выпирающих наружу, и застываю в ужасе. Сбоку красуется большой синяк. Я даже не помню, откуда он у меня. Опускаю глаза вниз и смотрю на свои руки. Кожа плотно облегает фаланги, и это выглядит так ужасно, что мне хочется просто расплакаться.

Подхожу ближе и начинаю рассматривать лицо. Линия скул подчеркнута. Все округлости исчезли, а углы заострились.

Стук в дверь, и я подрываюсь с места.

— Эй, ты ещё долго? Я уже всё приготовила! — говорит Мишель, не скрывая в голосе нотки волнения.

— Ещё две минуты, — говорю я. Надеюсь, моё волнение она примет неправильно.

В конце концов, я отворачиваюсь от зеркала. Достаю из рюкзака розовую пижаму с чёртовыми единорогами и надеваю. Когда поворачиваюсь обратно, то больше не могу не видеть того ужаса, что я сотворила со своим телом. Через слой одежды чувствую холод, исходящих из моих костей.

Мишель ждет меня у дверей. Мы вместе проходим в её комнату. Когда девушка закрывает за нами дверь, выключается свет. Но в комнате не становиться вовсе темно. Ночник рассыпает искусственные звезды по всей комнате, заставляя меня затаить дыхание. На комоде в ряд стоят ароматические свечи, радуя приятным запахом манго.

Мы располагаемся на кровати. Может, здесь было бы тесно для двух взрослых людей, но для двух худощавых девушек, здесь достаточно места. Между нами даже образовывается небольшая пропасть, что есть гораздо глубже, нежели может показаться.

Ложусь у изголовья кровати, а Мишель напротив. Нахожусь у стенки, а она на краю.

Мы обе молчим некоторое время. У меня с головы не идет картина, увиденная в ванной. Как я довела себя до такого состояния? Как я могла превратить себя в это? Я даже на живого человека мало похожа. Как я могу любить кого-то, если я не могу полюбить себя? Я даже не уверенна, какой я хочу быть. Худая, толстая, уродлива или красива, слишком длинные волосы или слишком короткие, женственная, мужеподобная, слишком глупая или слишком умная… Я устала загонять в эти рамки саму себя. Устала требовать от себя быть кем-то, кем никогда вероятно не стану.

— У меня есть бисквиты. Я могла бы сделать чай, если ты хочешь, — говорит Мишель. Похоже, ей наскучает просто молчать. Я благодарна ей за то, что она первой нарушает убийственную тишину, вырывает меня из водоворота мыслей. Похоже, я никогда не научусь плавать.