Пока мы были не с вами

Дата и место рождения моей бабушки.

Моя история начинается душным августовским вечером, в месте, которое я никогда не увижу, — оно оживает только в моем воображении. Чаще всего я представляю себе большую комнату. Стены белые и чистые, постельное белье накрахмалено так сильно, что хрустит, как сухой лист. Это отдельная палата, все в ней самого лучшего качества...

Я переношусь во времени на годы и десятилетия назад, перемещаюсь в пространстве в больничную палату в августе 1939 года, к маленькому созданию, что пришло на свет и покинуло его в тот же миг, к крови, горю и обессиленной юной матери, которая погружается в милосердный сон.

Тихие разговоры о могущественном человеке. О дедушке, который, несмотря на высокое положение в обществе и все свое богатство, не сумел спасти своего внука.

Он значительная персона... возможно, конгрессмен?

Он не может спасти свою дочь. Или может?

Я знаю одну женщину в Мемфисе...

Принимается отчаянное решение.

На этом написанная история заканчивается.

И начинается новая. История светловолосой малютки, которую, если судить по омерзительным делам Джорджии Танн, отобрали у родной матери сразу после рождения. Мать подписала поддельные бумаги, ну или, возможно, ей, измученной родами, просто сказали, что ребенок родился мертвым. Младенца уносят руки Джорджии Танн. Его тайно доставляют в приемную семью, которая объявляет ребенка своим и глубоко прячет страшный секрет его появления на свет.

Малышка становится Джуди Майерс Стаффорд.

Вот тайна, которую так жаждало узнать мое сердце с того самого дня, как я увидела выцветшую фотографию на ночном столике Мэй!

На фотографии в доме престарелых — Куини и Брини. Они не просто люди из воспоминаний Мэй Крэндалл. Они — мои прадедушка и прабабушка. Речные бродяги.

Я могла бы тоже скитаться по реке, если бы судьба не сделала неожиданный поворот.

Мать Барта садится рядом со мной. Она протягивает руку, гладит меня по спине и подает мне носовой платок, чтобы я могла утереть льющиеся рекой слезы.

— Ну, милая. Ну хватит, дочка. Лучше всего знать правду.

Я им всегда это говорила — нужно быть тем, кто ты есть. Кто ты глубоко внутри. Иначе счастливой жизни не будет. Но не мне решать.

Не знаю, сколько я так сижу; старуха гладит меня по спине и успокаивает, а я думаю о всех препятствиях, которые разделили сестричек с «Аркадии». Я думаю о том, как Мэй объяснила их выбор: «Когда мы нашли друг друга, у каждой уже была своя жизнь, мужья и дети. Мы решили не мешать друг другу. Каждой из нас было достаточно знать, что у других все хорошо...»

Но на самом деле этого недостаточно. Даже бастионы репутации, амбиций и социального положения не могут уничтожить единение родных душ, разорвать их связь, уничтожить любовь. Неожиданно все условности, из-за которых сестры вынуждены были вести тайную жизнь и искать секретные места для встреч, кажутся почти такими же жестокими, как и продажа детей на усыновление, насильственное разлучение их с родителями и подделка документов.

— Привези бабушку, пусть повидается с сестрой, — дрожащая ладонь сжимает мою руку. — Их всего две осталось. Только две сестры. Передай им — Хутси говорит: пора вспомнить о том, кто они такие.

Глава 24 Рилл Фосс Мемфис, Теннесси 1939 год

Крик козодоя. Похоже, меня пытаются разбудить, но я хочу поспать еще и мысленно отгоняю шумную птицу. Во сне мы все на борту «Аркадии»... Брин и, Ларк, Ферн и Габион. Мы плывем вниз по течению посредине Миссисипи, будто владеем огромной рекой целиком. День ясный и хороший, и на горизонте не видно ни буксиров, ни барж, ни пароходов.

Мы свободны, и позволяем реке унести нас на юг. Далеко, очень далеко от Мад-Айленда и всего, что там произошло.

Силас и Зеде тоже с нами, И Камелия, и Куини.

Но их больше нет.

Я открываю глаза и откидываю одеяло. На минуту меня ослепляет солнце, и я теряюсь: сейчас середина дня, не ночь. Потом я понимаю, что лежу в шлюпке вместе со свернувшейся клубком Ферн и мы укрываемся потрепанной парусиной, а не одеялом. Шлюпка привязана к задней части «Аркадии», и она никуда не плывет. Это единственное место, где мы можем спрятаться днем и точно знать, что Брини не сможет подкрасться к нам.

Снова раздается жалобный крик козодоя. Я знаю, что это Силас. Я взглядом ищу его в кустах, но он хорошо прячется.

Я выбираюсь из-под парусины, Ферн мгновенно просыпается и хватает меня за лодыжку. С тех пор как мы вернулись на «Аркадию», она боится оставаться одна даже на минуту. Ферн никогда не знает, толкнет ее Брини так, что она упадет, или прижмет к себе с такой силой, что ей станет трудно дышать.

Я отвечаю на крик козодоя, и сестренка поднимается на ноги, пытаясь рассмотреть, кто там среди деревьев.

— Тише,— шепчу я. Когда мы утром выглядывали из шлюпки, Брини бродил вокруг с бутылкой виски. А сейчас он, наверное, спит на крыльце. Хотя сказать наверняка трудно.— Лучше Брини не видеть, что пришел Силас.