Пока мы идём (СИ)

Вот вернутся к своим, там их товарищ Будённый указом и повенчает. Посмеются боевые товарищи, пожелают счастья, сдвинут жестяные кружки, а наутро оседлают коней и помчатся бить врагов Советской власти. И Ксанка с Яшкой вместе с ними, впереди них.

А всё это – земляника и солнце, и крымская пыль, и крымские горы, и ветер, и море, и камни, – останется здесь навсегда. Только Яшки здесь не будет, не будет Ксанки – молодых, глупых, влюблённых… счастливых.

– Пошли к кострам. Там весело. Не можешь ты вечность здесь сидеть, – беспокоится Яшка.

«А вот и могу», – хочет возразить Ксанка, но молчит.

– Ай-нэ, мро ило, не могу слушать море, рвётся душа цыгана на части. Отпустишь меня?

Ксанка вдруг понимает, что он тоже тоскует – по кусочку мирной жизни, случайно подаренной им среди войны. И глупая обида стихает, уступая место жалости и нежности.

– Иди, – отвечает Ксанка. – Я приду сама… попозже.

Миг – и Яшки уже рядом нет. Прокрался своим бесшумным лисьим шагом обратно в лагерь.

Ксанка сглатывает слюну. Есть хочется нестерпимо. Она зачёрпывает деревянной ложкой варево, подносит ко рту. И ей кажется, будто ветер доносит до неё тихий, необидный Яшкин смешок.

Глупый крымский ветер, переменчивый как вся здешняя природа, вечный как море под обрывом, надёжный, как камни. Хороший. Ничейный.

«Мой!» – решает для себя Ксанка.

Раз и навсегда решает – за двоих.

А потом заворачивается в платок и с миской в руке медленно идёт к горящим на берегу кострам.