Пока мы можем говорить

Он был американцем, братом сотрудника американской дипмиссии. Это выяснилось уже у Шань дома – ее отец немного знал английский и французский. Американца звали Майкл, он имел несчастье приехать к брату в гости в Харбин на их общее тридцатилетие – сюрприз, так сказать. В детстве они были очень близки, ну это естественно, так бывает у двойняшек. Японские жандармы взяли его прямо на улице, когда он шел с рынка, радуясь солнышку, довольный своими покупками, весь в мыслях о том, как они с братом отметят вечером, нажарят мяса, выпьют виски…

Обвинение в шпионаже в пользу иностранных разведок Майклу предъявили уже здесь, в «Приюте». Он сразу догадался, что произошла ошибка – ужасная или прекрасная, это с какой стороны посмотреть. Японцы приняли его за брата. Он не стал ничего объяснять. А если бы и стал – это было бы бесполезно. Никто в разговоры с ним вступать не собирался. В первые дни его били палками, прижигали икры газовой горелкой и методично, не теряя спокойствия, резали кожу зазубренным ножом. Очень скоро он понял: из «Приюта» никто и никогда не выходит живым, хоть прав ты, хоть виноват. Если уж ты попал сюда, ты – не человек, ты – бревно. Именно так его палачи называли узников – «бревна», материал для исследований. Но – вот же чудо! – решил тряхнуть стариной его детский ангел, который, как всегда думал Майкл, жил на чердаке их оклахомской фермы и исправно приходил на помощь в безвыходных случаях. В «Приюте» случилась нештатная ситуация – едва ли не единственная за все время существования лагеря. Майкла и нескольких русских заключенных, сотрудников дальневосточного НКВД, на свою голову сбежавших в Харбин от сталинских репрессий, японцы заставили грузить в товарняк осколочные бомбы. Вместе с бомбами, при усиленной охране, конечно, заключенные должны были отправиться на станцию Аньда.

Что должно было произойти с Майклом в пункте назначения, Эмико узнала уже после окончания Второй мировой, работая в американском проекте «Венона». На станции Аньда был расположен испытательный полигон Отряда № 731, размещенного в «Приюте». Полигон объекта, ставшего известным всему миру впоследствии, благодаря Токийскому трибуналу. По сути, Отряд был закрытым военным научно-исследовательским центром. В его лабораториях и подразделениях шла интенсивная подготовка к применению бактериологического оружия на практике. Там решалась сложная задача искусственного распространения эпидемий на территории врага среди мирного населения, в городах и селах, среди людей и скота. Там культивировали бактерии чумы, сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа, дизентерии и холеры. Эффективность образцов бактериологического оружия, равно как и способов лечения эпидемических заболеваний, испытывалась на заключенных «Приюта». На полигоне близ станции Аньда, куда чуть было не отправился незадачливый парень из Оклахомы, денно и нощно проводились дьявольски изощренные испытания воздействия бактерий на человека в полевых условиях. К примеру, рядом с заключенными взрывали осколочную бомбу, начиненную бактериями сибирской язвы, – осколки ранили человека и одновременно заражали его. Подобным образом люди заражались и бактериями чумы – на расстоянии десяти метров от привязанных к столбам подопытных взрывали баллон, «обогащенный» чумными бактериями.

Майклу повезло дважды. Во-первых, потому что осколочные бомбы, которые он грузил с советскими товарищами по несчастью, «обогащались» прямо там, на полигоне, дабы избежать неприятных неожиданностей при их транспортировке. Во-вторых – и это главное везенье, – при погрузке на платформу одна из бомб взорвалась. Майкл в это время был в другом конце состава, и рядом с ним – маленький японец-надзиратель, а метрах в пяти от эпицентра – стена ограды вокруг лагерного «аппендикса» железнодорожной ветки. Стена дала трещину и медленно оседала на глазах Майкла. Не долго думая, он одним ударом кулачища впечатал в землю зазевавшегося японца и ушел, даже не оглянувшись на тела вокруг платформы. И только когда приземистые строения «Приюта» стали исчезать из поля зрения, он понял, что вся левая сторона его тела в крови – осколком срезало ухо, оно болталось на тонкой полоске кожи. Майкл оторвал ухо и бросил его в траву к чертям собачьим – зачем оно теперь ему нужно, в таком виде? Он прикладывал к ране землю, чтобы остановить кровь, мылся в мутном ручье, выбросил окровавленную робу и украл у какой-то китайской бабушки ветхую простыню, повешенную сушиться на заборе. Он совершенно не понимал, что ему делать, и был уверен, что его все равно догонят, поймают и обязательно убьют. Но все же были у него в душе надежда и вера в ленивого детского ангела из Оклахомы, который сначала поленился последовать за ним в Харбин, но теперь-то уж точно спохватился. Может быть, это именно ангел послал ему сердитую маньчжурскую девочку в сером стеганом халатике, с косичками, по колено в полевых цветах. В любом случае он, Майкл, должен был попросить ее о помощи, а там уж как Бог даст.