Пока мы рядом (сборник)

Правда, я не нашел никакого досье. Даже ни одного Денькиного блокнота, записной книжки, да хоть жалкого листка с какими-нибудь каракулями!

Диск я сунул в карман и решил, что стоит попробовать еще раз, под каким-нибудь новым углом, обойти квартиру. Например, осмотреть самые заметные места!

Что я «ничтоже сумняшеся», как сказала бы Мариша, с ослиным упрямством и проделал. Улов оказался невелик, но интересен: сначала я нашел-таки явные следы чужого присутствия в квартире Дэна. Чужого и холодного, вполне способного уничтожить весь «бомбовый» материал. Всплыли же эти следы неожиданно и даже довольно курьезно, хотя смеяться и шутить мне совсем не хотелось. Озирая прибранное после нашей пирушки жилище, кажется, уже в сотый раз, я обратил-таки внимание на веник, оставленный совсем не там, где его обычно оставлял Забродин. Обычно после редкой, но тщательной уборки Дэн торжественно убирал веник в тумбу под посудной мойкой. Нехитрую философию этого обряда мы все знали наизусть: Заброда уверял, что если веник просто прислонить к этой тумбе – любой заметит, что подметают здесь редко и даже сам инструмент уборки не имеет своего места хранения. А вот когда чисто и веник убран в специальную тумбу – тут любая женщина с порога проникнется уважением и симпатией к хозяину!

Мы часто подшучивали над этой мнимой хозяйственностью безалаберного, в общем, Дэна. И все же именно веник, небрежно прислоненный к посудомоечной тумбе, вдруг резко бросился мне в глаза в действительно чистой кухне. Как заправский сыскарь, я мигом открыл тумбу и заглянул в Денькино мусорное ведро.

И стоял долго, не в силах отвести глаз от его содержимого. А ведь ведро оказалось почти пустым. Вернее, так: после нашей пирушки, в день, когда его видели последний раз, Дэн действительно убрал и подмел квартиру, а после вынес и вымыл мусорное ведро. И все же на дне ведра блестело нечто. Две дужки, оправа и мельчайшие осколки расплющенных очков, которые плейбой Забродин носил только дома и только при чтении особо важных материалов! Эти очки, которые он никому, кроме нас, не показывал, которые бесконечно подбирал по «Оптикам» и берег действительно как зеницу ока, были явно и грубо расплющены каблуком и походя выброшены в мусор – чтобы не сразу заметили.

Первым моим движением было кинуться достать их, может быть, что-то еще возможно сделать для починки! И почему-то именно в эту минуту я вдруг понял, что еще один друг никогда больше не улыбнется мне так, как он улыбается на той свадебной фотографии, на которой мы с Элькой бдительно направляем его неловкую руку к бумаге, где служащая ЗАГСа велела поставить подписи…

На дальнейшие поиски не оставалось сил. Последним, что я чуть не сунул в карман вместе с диском, стала единственная бледноватая часть фотографии, незаметно приколотая над дверью гостиной. Обыкновенное женское, даже девичье, лицо, волосы, собранные в косички. Ажурная рамочка, надпись: «Школьные годы…» Знакомое лицо, где-то когда-то я его видел. И на обороте надпись: «1976». Без имени, только четыре цифры. Кто-то дважды обвел лицо красным фломастером.

Ломота в висках, начавшаяся с самого ухода мадам Гончаренко-Сотниковой, стала невыносимой. Я решительно подошел к знакомому мини-бару, где у Деньки всегда находилась бутылка коньяка для друзей, махом хлобыстнул половину большой коньячной рюмки и приготовился до открытия метро дремотно поваляться на Денькином нетронутом холостяцком ложе…

Заснул я незаметно и неожиданно крепко. Зато сны видел тяжелые. Зачем-то снилась Элька семнадцать лет назад, в прозрачном эротичном пеньюаре. Потом все пропало, а под самый конец четко, как наяву, привиделось все, чего даже она не знала, все то тайное, стыдное, вполне во вкусе ушлого порнографа, чем резко и разом окончилась наша сексуальная жизнь.

«Спорная» дочь Виолетта родилась на удивление крупной, у Эльки разошлись кости таза, и поменялось строение внутри. Полного кайфа для нее не наступало без различных ухищрений из секс-шопов. Довольно быстро мы втянулись в испытание всяческих интимных игрушек, и как-то, наивно считая себя, раз я ей не изменял, неотразимой в постели, она предложила попробовать анальный секс, в то время не имевший еще столь широкого распространения. Мне стало интересно, и мы рьяно взялись за воплощение этой идеи в жизнь. Какое-то время все шло прекрасно, и я даже смирился с еженедельным исполнением супружеского долга, пока однажды, на 8 Марта, Элька не настояла на походе в ресторан. Четко помню и сейчас – это был «Фламинго» на проспекте Мира. Готовили там отменно, наелись и напились мы от пуза, и по пути домой мне даже пришла в голову мысль, – явно спьяну! – что есть известная приятность в наличии постоянной проверенной женщины под боком. Видимо, похожая мысль пришла и Эльке, ибо по возвращении домой мы с одинаковым рвением затрясли супружеское ложе, плавно переходя от традиционного секса к пресловутому анальному. Тут-то и случилась незадача.