Пока мы рядом

— Не могу же я оставить вас одних в Koninginnedag[10]. — В отличие от Томаса, Фрэнк не стесняется обнять и поцеловать меня. Когда мы встречаемся в офисе после отпуска, когда у него и у меня день рождения или когда получается новый проект, мы всегда целуемся. Мне это нравится. Сразу возникает ассоциация с той дружбой, которая бывает только в песнях Брюса Спрингстина или в рекламе пива. Настроение в клане «Дэнни и Кармен» заметно улучшается. Кармен приятно удивлена, а Луна светится от счастья. Она без ума от Фрэнка, а Фрэнк — от нее.

Мы садимся в кухне за стол, Фрэнк с радостью принимает приглашение Кармен позавтракать круассанами и спрашивает, как у нас дела. Кармен рассказывает ему всю историю, я изредка комментирую. Каждый раз, когда ей становится трудно говорить, он накрывает ее руку ладонью. Фрэнк внимательно слушает наш отчет о том, что стало известно вчера. Объяснения доктора Шелтемы, химиотерапия, что мы чувствовали, пока шли по коридору госпиталя.

Я заметно сник. Только что я выходил в туалет, хотя мне туда и не надо было, и вот теперь не знаю, что делать. К счастью, я улавливаю легкий запах детской неожиданности.

— Поднимусь наверх, сменю Луне подгузник.

Я поднимаю дочку на руки и ухожу из кухни. В моих глазах стоят слезы, пока я подтираю попку Луны и надеваю свежий памперс. Луна наблюдает за мной, притихшая, с высоты пеленального столика. «Моя девочка… Моя любимая малышка…» Я застегиваю лямки ползунков. Потом снова беру дочку на руки, крепко прижимаю к себе и, пока слезы катятся по моему лицу, смотрю в окно. Я все еще не могу осознать происходящее. Мне и Кармен по тридцать пять, у нас чудесная дочка, у каждого свой бизнес, мы живем круто, у нас полно друзей, есть все, чего нам хочется, и вот мы, в Koninginnedag, вынуждены сидеть все утро дома и говорить только про рак.

Когда я провожаю Фрэнка (он спрашивает, действительно ли мы не хотим составить ему компанию и прогуляться — Кармен не поддается на уговоры), мне становится совсем невмоготу. Еще утром Кармен сказала мне, что не хочет проводить день в окружении орущих толп. Я, конечно, все понимаю, но перспектива провести остаток дня в скорби и печали сводит меня с ума. Лишить Дэнни вечеринки — это куда страшнее, чем отнять у Луны куклу. Особенно сейчас. Я хочу выйти из дому, я хочу напиться, я хочу веселиться, да что угодно, только бы не продолжать разговоры про рак.

Я демонстративно вздыхаю и возвращаюсь за кухонный стол.

— Мог бы не устраивать шоу, показывая, как все это тебе надоело, — цепляется ко мне Кармен. — Я ничего не могу поделать с тем, что у меня рак.

— Представь себе, я тоже, — огрызаюсь я.

13

Я хочу убежать и где-нибудь скрыться,
Я хочу снести стены, что держат меня взаперти…

U 2, песня «Where the Streets Have No Name» из альбома «The Joshua Tree» (1987)

Через час это уже становится невыносимо. Кармен сидит, листая журнал «Мир интерьеров», и я знаю, что она даже не понимает, что читает.

— К черту все! Что мы делаем дома, скажи мне, ради бога! — взрываюсь я.

Она смотрит на меня, вот-вот заплачет. О нет, только не это, стотысячная истерика за последние сутки. Я заставляю себя успокоиться, бросаюсь к ней и крепко обнимаю:

— Дорогая, я думаю, нам в самом деле будет лучше выйти из дому. Так мы ничего не высидим. Давай хотя бы сводим Луну в Вонделпарк.

Она смахивает слезы:

— Хорошо… Да, пожалуй, так будет лучше.

■

На время Koninginnedag Вонделпарк оккупируют дети из Южного Амстердама, аристократического района города. Даже юные таланты, которые выступают здесь, очень южноамстердамские. Два маленьких мальчика — голоса у них такие, что им место в детском хоре, — продают домашний апельсиновый пирог. Я в детстве никогда не пек пироги и не представляю, чтобы кто-то из моих друзей в Бреде мог это делать. Девочка, выглядящая слишком серьезной для ее возраста («Если бы у меня родился такой ребенок, я выступала бы в защиту постнатальных абортов», — говорит Кармен), декламирует стихи. Кто так воспитывает детей, лепит из них невыносимых умников? Поэзия — это ведь как помпезный рок, как тактическое построение 4 — 3 — 3 в футболе, как китайская кухня — я не знаю никого, кто в наше время читает поэзию, разве что мой старый учитель голландского да литературные критики в «Хет Пароол». Я и Кармен явно утомились от детей, под строгим оком гордых родителей декламирующих стихи, скребущих по нервам смычками, жонглирующих и раздражающих все сильнее. Малышка в оранжевом платье, с конским хвостом, вынуждает нас послушать, чему она научилась на уроках игры на скрипке. «Я бы скорее отправил Луну в тюрьму, чем на уроки скрипки», — шепчу я Кармен на ухо. Она фыркает от смеха. Мама ребенка в оранжевом платьице в ее стараниях явно не находит ничего смешного.

— Было здорово, правда? — спрашиваю я, неся Луну на плечах, когда мы идем по улице, спускаясь вниз по Корнелис Шуйстраат до автобусной остановки на Де Лайресстраат.