И через секунду я села в кровати. Воспоминания с вчера накатили, как цунами на пустыню, неожиданно и необратимо. Ярик, который топтался на мне, как топчется сейчас, троллейбус с дотошным инспектором, неунывающая Маша и унылый Глеб, вечно недовольная Алина, Женек и рыжий ремень, тупые посетители, мама с ее горошком, пьяный Артем и… Кирилл. Кирилл с Викой.
Я застонала и, повалившись на подушку, закрыла глаза ладонью.
Пару секунд спустя я поняла, что глаза щиплет не свет, а слезы. Много слез. И чем глубже я погружалась в воспоминания, тем больше слез становилось. Они катились по вискам и затекали в уши. Стало щекотно. Я дернула плечами и отняла ладонь от лица.
Вчерашний день был отвратительным. Самый ужасный день в жизни. Я могла говорить так про каждый день, на который выпадала моя смена. Но когда обычный будний день не задается – это одно дело. Совсем другое – когда не задается тридцать первое декабря. И ладно бы только работа. Но Кирилл!
Я не верила, что все произошло взаправду. Кирилл не мог так со мной поступить. Да, я не отрицаю, что он может бросить меня. Но ведь не в канун Нового года! Только настоящий подлец такое учудит! Разве Кирилл такой?..
Нет, это было не по-настоящему. Настоящий Кирилл, он… Он бы погнался за мной. Он бы захотел меня утешить. Он бы знал, как это сделать. А то, что произошло, было сном. Дурацким сном, в котором нет места настоящему.
От такой мысли полегчало. Да, это был сон. Почему я уверена в этом? Например, я совершенно не помнила, как попала домой. Вчерашние сутки закончились для меня на городской площади. Я не отправилась домой пешком, потому что, если так, я бы шла до сих пор. Не заказывала такси – иначе запомнила бы злость на водителя, который, пользуясь положением, стянул бы с меня миллион. Я бы, в конце концов, не забыла, как доставала из сумки ключи! Но все, что осталось в памяти – это бой курантов, загаданное желание и… все.
Следующим желанием было почесать ногу. Оно оказалось таким же страстным, как и надежда на то, чтобы вчерашний день, то есть сон, не существовал. Я потянулась к ноге и, полоснув ее ногтями, взвизгнула от боли.
– Алиса! – позвал Ярик, но я не обратила на него внимания.
Я вытянула ногу из-под одеяла и посмотрела сначала на одну ступню, потом на вторую. Их покрывала спекшаяся кровь. Ранки, которые я царапнула только что, снова кровоточили.
Я зажмурилась, надеясь, что кровь исчезнет, когда я открою глаза. Но сколько бы я ни моргала, красные пятна только разрастались. Откуда раны, если дурацкие туфли, которые стерли мои ступни в кровь, это часть сна?
Я провела по коже пальцем, едва касаясь, чтобы не задеть спекшиеся корочки. Они настоящие. Получается, все произошло взаправду? Кирилл меня бросил? И сегодня первое января?
Значит, сон – не сон, но… как же я добралась до дома? Не помню. Не помню ничего от полуночи до пробуждения.
По щекам снова потекли слезы. Не от грусти. От непонимания. Что происходит? Провал в памяти? Но я не пила. Да, звучит странно, ведь речь о кануне Нового года.
Я зажмурилась, напряглась. Но память не возвращалась. Тогда я расслабилась. Ладно. Не может быть такого, что эти несколько часов не существовали. Я все вспомню. Сейчас проснусь окончательно, умоюсь и все вспомню.
Тут Ярик снова позвал меня, потянув за руку. Кажется, пока я думала, он сделал это раз пятьсот, так как рука болела.
– Что, бесенок? – сказала я, утирая слезы.
Мне почему-то не хотелось, чтобы Ярик их видел. Словно чувствуя это, он влез на кровать и потянулся ко мне. Я не отодвигалась – не было сил. Это удивило Ярика. Я приготовилась врать, что слезы брызнули из-за зевка. Но Ярик поразился другому.
– Что такое «бесенок»? – спросил он.
На миг я растерялась, а потом вгляделась в Ярика, в его большие детские глаза. Не казалось, что он издевается надо мной. Поэтому я сказала:
– Ты дурачок? Я же вчера тебе объясняла.
Хотя у Ярика явно не было цели досадить мне, я рассердилась. Ему не четыре месяца, а четыре года. Уже взрослый дядька, пора бы научиться запоминать информацию… Нет, получается, он все-таки издевается. С памятью у него нет проблем, особенно когда надо настучать маме, кто съел все детские печеньки… А что мне оставалось, если в доме закончились «взрослые» сладости?
– Не объясняла, – сказал Ярик.
Он нахмурился, но выглядел уверенным. Я пару секунд смотрела на него, а потом зарядила щелбан ему в лоб. Честно, я приложила минимум усилий. Но Ярик отшатнулся и прижал ладони ко лбу. Из его глаз брызнули слезы, и он заверещал:
– Больно!
Я на эту показуху не повелась. Дождавшись, когда всхлипы Ярика стихнут, я сказала:
– А не надо издеваться над сестрами. Я тебе вчера рассказывала про бесят. А ты меня обманываешь, будто не было такого. Врать – плохо.