Словно услышав мой вопрос, на участке, рядом с которым я остановилось, что-то хлопнуло и взвилось в небо. Я услышала голоса людей и едва не зашипела. Они радовались, и чем больше фейерверков взвивалось в небо, тем громче были крики.
Я морщилась. Фейерверки запускали еще на нескольких участках. И отовсюду слышались радостные визги, смех и улюлюканье.
Я запрокинула голову, чтобы посмотреть на яркие брызги в небе. Только слезы застилали глаза. Едва я их утерла, все вокруг исчезло. Нет, я не заснула. Просто для всех, кроме меня, наступило первое января.
Глава 4. Отрицание
Я проснулась недовольная. Казалось, не прошло ни мгновения между сырой дорогой и сухой постелью. Я была уставшей, как наутро после бессонной ночи. Голова раскалывалась, а ведь я даже не пробовала ею шевелить – просто глаза открыла. Обидно, что похмелье настигло меня, хотя фактически вчера я не пила. То есть тридцатого декабря. А то, что было «вчера», не важно. Все это одна большая ошибка.
Я совершенно не представляла, что мне теперь делать. Ничего не хотелось. В смысле глобально. А в пределах кровати очень даже хотелось. Например, чтобы Ярик прекратил прыгать на мне и орать «АЛИСА!».
– Что…
«Бесенок» – хотела продолжить я, но запнулась. Что случится, если я буду говорить все ровно то же, что в первую петлю? И что случится, если не стану этого делать?
Сегодня мне нужно собрать подсказки. Вероятно, я что-то не так сделала в первый день петли, когда еще не знала, что застряла. Может, сегодня нужно прожить так, как первый день, но не допустить ошибок… Каких? Я не знаю. Так что лучший вариант – попытаться не допустить ни единой ошибки.
– Не прыгай, – сказала я, попробовав поднять голову с подушки.
Ярик не обратил на меня внимания. И голова заболела сильнее, едва я двинулась. Так что у меня было уже две причины, чтобы разозлиться.
Но, может, Ярик меня не услышал. Он прыгал, визжал от радости и пару раз упал мне на ногу. Было больно, но в сравнении с головной болью – приятно.
– Ярик! – крикнула я.
Тот в последний раз приземлился и глянул на меня. Тут же он завалился на руки, и лицо его сделалось напуганным.
Чего он боится? Я же не сделала и не сказала ничего злого.
Ощутив боль в челюстях, я поняла, в чем причина. Я так хмуро смотрела на Ярика, что он испугался. Тогда я расслабила лицо.
– Пожалуйста, не прыгай. У меня голова раскалывается.
Ярик удивился. Чему именно, я не поняла, даже когда он приблизился ко мне и положил одну руку на мое левое ухо, а вторую – на правое. Что это за ерунда? Он хочет, чтобы мне было еще больнее?
Только вот лицо Ярика не говорило о том, что он стремится сделать пакость. Он немного нахмурился и сузил глаза – сама концентрация. Я подождала, а потом сказала, стараясь, чтобы голос не сочился гневом:
– Что ты делаешь?
Как бы я ни старалась, получилось грозно. Но Ярик не испугался и заговорил:
– Ты же сказала, что у тебя голова раскалывается.
Я бы кивнула, но Ярик держал мою голову. До меня дошло. Ярик понял мои слова буквально, он испугался, что моя голова распадется на две половинки. И решил помочь.
Я едва не заплакала от умиления. Только я боялась, что если сейчас еще и заплачу, то боль станет такой невыносимой, что голова реально расколется.
– Не, – сказала я, отнимая его ладошки от головы. – За это не переживай. Она просто очень сильно болит.
Ярик с прищуром глянул мне в глаза, потом на лоб, словно боялся обнаружить там трещину. А затем убрал руки и отполз, чтобы не лежать на мне.
Я закрыла лицо руками и постаралась не думать о боли. Что делать? Идти на работу? Надо, раз я была на работе в тот день, когда петля запустилась.
Да, пойду на работу. И постараюсь быть паинькой… Может, разгадка именно в этом. По крайней мере, в старых мультиках герои выбираются из передряг, когда становятся хорошими. Стану и я хорошей. По крайней мере, на один день.
Когда я открыла глаза, Ярик все еще смотрел на меня с прищуром по-детски серьезным и оттого забавным.
– Что такое?
Ярик помолчал немного, а потом сказал:
– Почему ты меня не бьешь?
Первым делом захотелось выкрикнуть: «Да что ты такое говоришь?» Потом я порадовалась, что рядом нет мамы и она не услышала Ярика. А то мне бы досталось. Затем я спросила:
– Почему я должна тебя бить?
– Ну ты всегда меня бьешь, когда я прихожу к тебе по утрам.
– Конечно! Ты же орешь мне на ухо! И скачешь, как козлик. У меня, вон, колено уже в другую сторону складывается от того, что ты по нему попрыгал.
– Правда? – сказал Ярик так, словно я его хвалила. – Покажи!
Я выдохнула, стараясь не заорать. Пришлось сделать это еще раз пять, прежде чем я смогла сказать Ярику спокойно:
– Я пошутила.
Голова заполнилась новой волной боли. Наверное, от того, что я сильно сдерживалась. Тогда я застонала и откинулась на подушку. Ярик продолжал смотреть на меня – я чувствовала его взгляд на лице, которое горело, как у грешницы на исповеди.
– Тебе плохо? – спросил Ярик.
– Как видишь, – сказала я, не отнимая рук от лица.