Пока не будешь счастлив

И это я еще улыбаюсь! Неужели так видно, что я вчера перепила? Как? Синяки под глазами? Или жажда смерти в них самих? Ох уж этот Артем и его двухпроцентный чай…

– Странно, – сказала я и потерла глаза.

Вряд ли таким образом из них пропадет жажда смерти, но попытка не пытка. Маша понаблюдала за мной, а потом сказала:

– Может, попросить у Алины тебе таблетку?

– Нет, нет. Я уже выпила.

– Помогла?

– Нет.

Маша поджала губы, но тут же добавила:

– Не переживай! Еще подействует!

Я хиленько улыбнулась и ушла. Не стала уточнять, что таблетку я выпила еще час назад, поэтому, вероятно, некоторые ее элементы уже покинули мой организм через мочеиспускательный канал.

Алину я встретила уже в каморке. Она переодевалась. Прежде я не видела Алину в белье. Оказалось, она предпочитает лифчики неоновых расцветок. По крайней мере тот, что она надела сегодня, лучился, как гирлянда в темной комнате. И весь он был какой-то маленький с кучей непонятных веревочек и перетяжек, так что телеса Алины выглядели, как докторская колбаса в упаковке.

Я не сдержала смешок. Алина натягивала кофту, поэтому не видела меня. Когда она справилась с одеждой, я уже не улыбалась. Только вот смешок она услышала, так что успела разозлиться.

Но когда Алина увидела, что это я, злость на ее лицо вытиснилась удивлением.

– Алиса? Ты что, не опоздала?

– Ну конечно! – сказала я, стягивая куртку и вешая ее в шкаф. – Как я могла опоздать в праздник!

– Ровно так же, как в другой день.

Это было правдой, но я хмыкнула с видом, что, мол, ошибается Алина. Та ничего не ответила. Пока она завязывала шнурки, стояла напряженная тишина. Меня подмывало спросить, где она прикупила такое бельишко, а Алина, скорее всего, молилась, чтобы я ничего такого не говорила.

Ее молитвы сработали, ведь я действовала по стратегии: внимательность, осторожность и, конечно, сдержанность. Мы молча разминулись, и я осталась в каморке одна.

Когда переодевалась я, зашел Глеб. В отличие от Алины, кофту я переодела первым делом. Да и белье у меня было посимпатичнее. По крайней мере, посимпатичнее сидело. В любом случае у меня было преимущество – я знала, что сейчас Глебу понадобится туалет. А Алина не ожидала, что я не опоздаю и ворвусь в каморку, когда она переодевается.

Глеб ойкнул и, опустив голову, закрыл дверь. Я крикнула ему, чтобы заходил, но он не послушался. Только когда я сама вышла из каморки, Глеб, не поднимая взгляда, спросил, можно ли ему заходить, и я разрешила.

В зал я вышла довольная, как двоечник, которому поставили пятерку. Только Алина все равно спросила, почему я так плохо выгляжу. Не мудрствуя лукаво, я ответила:

– Перебрала вчера.

От моей прямолинейности Алина заулыбалась по-глупому, широко-широко, и сказала:

– Интересно. Вчера же тридцатое было. Можно было и потерпеть до сегодня.

Я кивнула, поджав губы. Вчера было второе января. Только никто, кроме меня, это не признает. К тому же тридцатого у меня был выходной, а пить тридцать первого перед сменой первого – плохая идея. Я бы ходила по залу живым мертвецом, пугая гостей… вот прямо как сейчас.

– Просто иногда бывают такие дни, что потерпеть невозможно.

«Вчера» и вправду был такой денек. Я старалась гасить воспоминания о нем, которые взрывались в моей голове, точно «вчерашние» фейерверки в ночном небе. Только тяжело было не обращать внимания на синяки на предплечьях и треснутые губы.

Алина участливо покивала и осмотрела меня сверху донизу, а затем ушла. Я проводила ее взглядом и, взяв поднос, поплелась к Маше.

– Как дела? – спросила она.

Плохо? Хорошо? Какая разница? Неужели Маше и вправду интересно, как у меня дела?

– Как обычно.

– Плохо? – Маша улыбнулась.

Я усмехнулась.

– Кажется, нет…

– Да плохо, плохо! – сказала я радостно.

Дела и вправду были плохо. Вдруг я снова неправильно разгадала ключ к петле времени? Может, я в коме? Или крепко сплю и на самом деле еще ни разу не просыпалась тридцать первого декабря?

– Что случилось?

Конечно, я не могла рассказать. Точнее могла, но Маша меня бы не поняла. Посчитала сумасшедшей, если еще не считает.

Я покачала головой.

Безуспешно попробовав меня разговорить, Маша переключилась на листочек с бронями – он был еще не разукрашен. А я уставилась на двери. Где эти дурацкие дед с бабкой?

Прошло десять унылых минут, прежде чем они появились. Маша усадила их за стол, пока я смотрела издалека.

– Твой столик, – сообщила она.

Я кивнула. Маша склонилась, чтобы записать стол в очередь, но вдруг замерла. Несколько секунд она прислушивалась, пока я толкала коленями поднос так, чтобы он подлетал до горизонтального положения. А потом спросила:

– Не прокомментируешь?

Я усмехнулась, а затем послушно сказала:

– Ненавижу обслуживать пенсионеров.

Маша улыбнулась.

– Вот. Эту Алису я узнаю.

Прождав минуту, я подошла к деду и бабке. Один их вид нагонял уныние. Сейчас начнется эта канитель с наполеоном и удоном. Я едва не застонала от мысли, что снова придется выслушивать, какой замечательный наполеон делает их дочь.

Хорошо, что обычно не знаешь будущее. Потому что, когда оно тебе известно, хочется убиться, а не жить жизнь.