Пока не проснулись сомнамбулы

— Да свой он. Из сто пятой. Верин муж.

— А что тогда защищает ее? — ощерился дедок, которого, как я к месту вспомнил, звали Семеном Ивановичем.

— Потому что живу ближе всех и знаю ее лучше. Да, к ней ходят разные… люди, но скажите честно, кому из вас они навредили? — тут я невольно покривил душой: не так уж давно жертвой царящих в соседней квартире страстей чуть не стал кузен моей жены. — Ну да, шумели, бывало. Но поднимите руки те, кому Света или ее друзья навредили лично?

— А как же, еще как вредили, — подхватил очкарик, впрочем, не очень уверенно. — Детей страшно выпускать одних.

— А что, кто-то жаловался?

— Да нет, пока не жаловались… Неприятно просто…

— Дверь тут недавно ломали, — вспомнил кто-то.

— Год назад Мягков из восемьдесят девятой тоже ломал посреди ночи, — парировал я. — Никто даже посмотреть не вышел, не говоря уже о полиции.

— Шумят еще… — добавил невысокий плотный мужчина в тельняшке.

— Дядя Мить, вы тоже шумите на день ВДВ, — возразил молодой парень, его сосед, и многие его поддержали.

— Эх…

Жильцы стушевались. Возможно, в другое время мне не удалось бы так просто их смутить (хотя, конечно, в большей степени они смутили сами себя), но на дворе уже ночь, все сонные, усталые… Кроме того, лестничная площадка просто не рассчитана на одновременное пребывание такого количества народа: теснота, жарко, душно. По одному, по двое, люди стали возвращаться в свои квартиры, даже не дожидаясь окончания дебатов. Бабка, так и не вызвав никого, засунула телефон в карман фартука. Ушли и тетя Оксана с мужем, и Женя Кондратенко из сто четвертой, который за все время разборок, кажется, не проронил ни слова.

— Еще раз услышу что такое — вызову милицию, — пригрозил лысый дед, последним покинув «майдан». — Тоже мне удумали… Орать посреди ночи… Свиньи.

Сам ты старый хрен, мысленно попрощался я с ним. Кто мне грозился колеса проколоть, когда я две минуты подогнал машину к самому подъезду, чтобы выгрузить новые табуретки? Ладно, можно возвращаться домой. Надеюсь, Света хоть немного пришла в себя.

Света, как оказалось, все еще была далека от спокойствия, но хотя бы больше не кричала и не билась в истерике. Я застал ее на кухне, она сидела на полу в обнимку с Агатом и просто плакала. Слезы двумя нескончаемыми потоками текли из глаз, щедро орошая ее белую футболку и темно-серую, с вкраплениями черного, собачью шкуру. Интересно, давно она так? Меня не было минут пятнадцать, за это время можно успеть наплакать чертову уйму слез. Я молча достал из шкафчика валерианку, капнул несколько капель в стакан, разбавил водой и протянул девушке.

— На, выпей. Должно помочь.

— Спа… Спасибо, — слабым голосом отозвалась она и, всхлипнув, приняла питье. Пила осторожно, маленькими глоточками, боясь расплескать: руки ее тряслись, да и все тело иногда подергивало легкой судорогой. Еще бы — разве можно столько плакать?

Допив, Света попыталась подняться, но ноги не слушались. Я помог.

— Тебе бы умыться… Выглядишь ужасно, если честно. Пойдем, провожу тебя в ванную.

— Хорошо…

Такое послушание мне было в новинку. Например, с Верой в моменты, когда она не в себе, вообще невозможно договориться. И не важно, напугана она, расстроена или зла. На нее нападает какое-то непробиваемое упрямство, и все, на что она становится способна — это просто мотать головой, отвергая любую просьбу или предложение. Раньше меня это доводило до белого каления, потом ничего, привык. А вот Света, казалось, вообще не могла заупрямится, в нее на генетическом уровне не было заложено слово «нет», особенно в отношении мужчин. И этим часто пользовались, в том числе не очень порядочные люди. Вот и сейчас, наблюдая, как покорно она исполняет все мои просьбы, я лишний раз убедился в чудном складе ее характера. Интересно, смог бы я встречаться с ней? Едва ли. Любые отношения — это диалог, а тут какой-то театр марионеток получается. Найти бы ей хорошего парня, который не знает о ее прошлом или примет ее такой, какая она есть. Но с хорошими парнями Свете скучно. Что ж, может, со временем что-нибудь изменится.

Но я отвлекся.

Приняв успокоительное, умывшись и выпив чашку горячего чая, Светлана, наконец, смогла говорить.

— Филипп, ты решишь, что я чокнулась или накурилась, но клянусь тебе, ничего такого я не принимала.

— Я тебе верю, — как можно более спокойным голосом ответил я.

— Я видела такое… Такое.

— О чем ты? — глядя на ее лицо, я испугался, что сейчас она снова заплачет. — Что ты видела?

— При… видение, — это слово она произнесла так тихо, что я еле расслышал и едва удержался от того, чтобы переспросить.

— Где же ты его видела?

«Не рановато ли я сказал, что верю ей?»

— У себя… в комнате.

— Ты поэтому кричала?

— Угу…

— А ты уверена, что тебе не померещилось?

— Уверена… Я только в комнату зашла, даже свет включить не успела… А оно там… Лицо…

— Лицо? Ты его унала?

— Нет, не узнала… Оно было над диваном… Вставало из дивана Понимаешь, как будто тело внутри, а снаружи только голова… Я испугалась и закричала…

Света снова захлюпала носом. Я подал ей новую салфетку и поднялся.