Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Вот уже три месяца, как я взяла [по причине болезни] отпуск из газеты — отпуск от любимой работы.

Я гордилась собой, когда каждый день ходила на работу, где помогала укреплению демократии, вынюхивая истории, которые никто не хотел предавать огласке, и где мне доверяли информировать, а также и развлекать людей. Когда меня спрашивали: «Кто вас послал?» — я любила отвечать: «Томас Джефферсон, мадам». Мне так хотелось расти вместе с нашей газетой, трудиться над тем, чтобы она продолжала оставаться объединяющим ядром нашей общины…

Но теперь я становлюсь слабее с каждым днем. Моя речь замедлилась, а руки ослабели настолько, что я уже не могу печатать с прежней скоростью… Я не могу, как прежде, бегать по городу, барабанить на клавиатуре веб-истории и говорить с незнакомцами — им кажется, что я напилась. Я говорю вам это для того, чтобы вы поняли: я уже не та крепкая, быстроногая лошадка, какая вам нужна для освещения новостей из зала суда. Следовательно, я увольняюсь. Слова, которые я пишу со слезами.

Руководство газеты любезно предложило принять любые мои статьи, которые я напишу как фрилансер. Я ответила им, что собираюсь писать о себе. Мне хотелось написать о том, как я учусь ценить жизнь, несмотря ни на что.

Я все равно не собиралась бросать писать, ведь писательство для меня — радость и цель жизни. А потом заболела мама, и жизнь внесла свои коррективы. Но теперь, когда официальная работа была позади, а мама шла на поправку, у меня появилось время, чтобы путешествовать, и сложился план. Я буду писать о жизни с БАС. А еще я устрою запоминающееся Рождество.

В последние годы, когда у меня не бывало ни выходных, ни проходных, я часто работала в праздники. Мы с Джоном оба были крепко заняты и потому не раз и не два решали, что не стоит лезть за елочными игрушками и украшениями в гараж, где они лежали наверху в больших коробках.

Мы просто покупали маленькое деревце и вместе с детьми делали для него гирлянды из попкорна и клеили бумажные цепочки.

Но в тот год я прямо-таки лезла из кожи вон. Целыми днями мы с детьми перебирали содержимое рождественских коробок, открыв для себя сотни забытых украшений, в том числе целую рождественскую деревню, которую дом за домом и фрагмент за фрагментом дарила нам из года в год моя тетя Бет.

Мы расставили по полкам карточки с ярко-красными буквами, из которых сложили слова В-О-З-Р-А-Д-У-Е-М-С-Я и М-И-Р. Развесили всюду детские рождественские поделки и вытащили из дальних углов все изображения Санты, какие нашли, в том числе сиденье для унитаза с его портретом — подарок моей чокнутой кузины Моны. Главной помощницей во всем этом была Марина, она заменяла мои слабеющие руки.

Я не люблю дарить детям много и по мелочи, предпочитаю подарить каждому что-то одно, но действительно ценное. В тот год я купила им по лэптопу. Марина упаковала их в красивую бумагу, как и все прочие подарки для родственников и друзей.

Мы с Джоном сделали себе следующий подарок: пошли в банк, взяли мои страховочные деньги и полностью расплатились за дом. Муж хотел эти деньги куда-нибудь вложить, но я сказала, что хочу оставить свою семью свободной от долгов. Хочу быть уверенной, что, как бы ни повернулась жизнь, мои дети не потеряют дом.

Вернувшись из банка, мы застали в доме полный разгром. Марина переставила рождественские буквы, сложив из них неприличные слова.

Наши дети вообще не дураки пошутить. Мы до сих пор смеемся, вспоминая один первоапрельский день, когда я ввалилась домой, как всегда с охапкой бумаг, плечом прижимая к уху телефон, по которому разговаривала с редактором.

— Съешь конфетку! — предложила Марина и сунула мне в рот.

Я куснула. Это оказалась покрытая шоколадом редиска.

— Бe-e! — сказала я и выплюнула все в раковину на кухне. Схватилась за бутылочку с ополаскивателем для рта. Оказалось, что Марина и Обри скотчем закрепили рычажок в одном положении. Струя ударила мне в лицо и била без остановки, пока я вся не промокла. — Очень смешно, — сказала я, с трудом различая где-то рядом физиономии хихикающих отпрысков.