Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Я не помню, какую еду подавали у Сэма Ву — хорошую, плохую или так себе. Посетив туалет Сэма Ву, я старательно стерла из своей памяти тот факт, что я вообще ела в его ресторане. Нэнси даже поснимала — такая там была грязь. Пыль на фановой трубе лежала такая густая, что хоть косы плети. В раковине сохранился лишь один не тронутый грязью и ржавчиной участок: пятно вокруг слива, куда непосредственно ударяла струя воды и стекало мыло.

— Вот это было приключение! — сказала я, вернувшись за стол.

Мы еще не раз хихикали, вспоминая ресторан Сэма Ву. И нисколько не удивились, когда несколько месяцев спустя узнали, что департамент здравоохранения закрыл его за многочисленные нарушения правил пожарной безопасности и санитарии. Включая фекалии грызунов в кухне.

Наш шофер Ирвин подобрал нас у дверей кухни. Мы поехали смотреть закат на мост Золотые Ворота, где задержались пофотографировать. В одно время с нами там фотографировались жених и невеста, причем девушка мерзла в декольтированном платье.

Надеясь, что мы будем путешествовать налегке, я предупредила Нэнси, чтобы она взяла с собой только дорожную сумку. Что она и сделала. Зато я притащила два чемодана, набитые длинными кашемировыми пальто и свитерами в количестве большем, чем число дней в нашей поездке.

Мне с моими слабыми руками было не под силу их катить, так что погрузкой и выгрузкой багажа пришлось заниматься Нэнси.

— Что у тебя там? — спросила она. — Пианино?

— Нет. Две пары сапог. Два пальто. И шесть кашемировых свитеров.

Таким вот манером — в черном лимузине с шофером, в кашемировых пальто — мы и въехали в самое сердце района хиппи, на центральную площадь Себастопола.

Приехали мы рано, так что, поставив машину, решили убить время, купив немецкий шоколадный торт для Эллен, а себе — чая и выпить тут же, на площади.

Как раз в это время повсюду шли демонстрации под лозунгом «Оккупируй (вставить название города)!». Международное движение против социального и экономического неравенства, когда люди разбивали палаточные городки на улицах и площадях по всему миру.

Демонстрация «Оккупируй Себастопол!» была в самом разгаре. Посиживая в сторонке, мы восхищались социальной активностью сограждан, говорили, что, будь мы помоложе, наверняка присоединились бы к ним. Хихикали над собой. Но наши соседи решили, что мы смеемся над ними.

— Слушай! Мы же похожи на двух жирных капиталистических свиней! Двигаем отсюда. Где Ирвин?

Дом Эллен окружен великолепным садом, в котором растет восемьдесят пять сортов роз. Вокруг уединенно и прохладно; легкий ветерок гуляет по комнатам, пошевеливая развешенные повсюду ветряные колокольчики. Хозяйка отвела нам просторную спальню, попросив только, чтобы днем мы держали ставни закрытыми во избежание выгорания родительского лоскутного одеяла на стене.

Эллен любила вспоминать свое детство на ферме в Айове, в доме, где водопровод появился, когда ей исполнилось семь, а электричество — когда уже было четырнадцать.

— Идиллия, — говорила она.

Напоминания о том времени, вроде лоскутного одеяла на стене, встречались в ее доме повсюду.

Она уехала с фермы в поисках путешествий. Выучилась на медсестру в Миннесоте. Забеременев, села в автобус и поехала в Калифорнию, оттуда через всю страну назад, во Флориду. Отдав меня на удочерение, она продолжала работать медсестрой, в том числе в Эшбери-Хайтсе и его окрестностях — районе Сан-Франциско, где процветала наркокультура и психоделический рок.

Эллен и правда была хиппи, но, по ее словам, умеренной. Никогда не бросала работу. Прослужив много лет на курсах подготовки младшего медперсонала, она стала работать с пациентами психиатрии.

Как заметила Нэнси, двух столь разных женщин, как моя родная и приемная матери, и Голливуд не придумает.

Хиппи — и баптистка.

Авантюристка, любительница приключений — и преданная жена и мать. Не уверена, что мама вообще слышала о наркотиках.

Мама всегда хотела, чтобы мы со Стефани стали больше чем просто домохозяйками. Она хотела, чтобы у нас была возможность выбирать, и железной рукой толкала нас к успеху. Из мамы получился бы классный бригадир. Вместе с нами она готовилась к каждому экзамену. ТРЕБОВАЛА одних пятерок.

Она никогда не заставляла нас мыть посуду. «Для вас главное — учеба», — говорила она и сама мыла тарелки.

И это дало свои плоды. Стеф и я учились лучше всех в школе и поступили в прекрасные университеты.

Мой первый университетский семестр — я наконец-то оказалась вне зоны маминого контроля — прошел как в тумане. В первый же вечер я выпила столько фруктового пунша, что меня всю ночь рвало чем-то красным. Потом я влюбилась в того пловца с бонгом. И с трудом сдала первую сессию на тройки.

На второй год я жила вместе с Нэнси, которая училась как бешеная. Проекты она сдавала на несколько месяцев раньше срока и всегда получала пятерки. Это она уговорила меня чаще ходить в библиотеку и реже — на вечеринки, это она сделала из меня человека. С ее помощью я впервые со времен мамы стала получать приличные оценки.

Я всегда нуждалась в ком-то, кто мог бы обуздать дикую составляющую моей натуры.