Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Когда я вернулась домой, в почтовом ящике у меня лежало письмо. Его прислал социальный работник из Общества детских домов во Флориде. Оно гласило: «Если вы Сьюзен Спенсер, родившаяся 28 декабря 1966 года, пожалуйста, свяжитесь со мной. У меня есть для вас важная информация».

Я знала, что это будет.

На следующий день я позвонила:

— Да. Это я. Меня усыновили через ваше агентство.

— Ваша кровная мать хочет связаться с вами, — сказала мне соцработница.

Видите ли, я всегда знала, что я — приемная. Однажды, в юности, когда наши отношения с Теей были особенно сложными, я вступила в платную программу штата по воссоединению детей и родителей (при условии, что предоставленная обеими сторонами информация докажет их родство).

Тея узнала и пришла в ужас.

Но когда отрочество прошло, поиск кровных родителей перестал быть для меня приоритетом. По правде говоря, на тот момент, когда я получила это письмо, я уже лет десять даже не вспоминала о том, что я — удочеренная.

Мне было сорок лет, у меня было трое своих детей. Я была счастлива.

Так что для меня это был удар.

Причем удар такой силы, что я даже попятилась. Тогда я решила подойти к делу как профессиональный журналист, отключила эмоции и села переписывать информацию о моей кровной матери. Она медсестра на пенсии. О’кей. Увлекается садоводством. Прекрасно. Играет в ракетбол. Любит путешествовать. (Так вот откуда это у меня!) Совсем недавно она принимала участие в трехдневном марше по сбору средств на исследования рака груди. У нее есть дочь, которая уговорила ее найти меня.

«Похоже, она вполне разумный человек», — подумала я с облегчением.

— А почему она отдала ребенка на усыновление? — спросила я, старательно избегая слова «меня».

— Пусть лучше она сама вам объяснит. Хотите, она вам напишет?

— Да.

Повесив трубку, я уставилась в свои записи. Я не плакала. Но и не радовалась. И не бросилась никому звонить. Просто подумала: «Вот дерьмо!»

В последующие недели я кадр за кадром рассматривала свою жизнь, думая, как бы я отреагировала на такое сообщение в другое время. Если бы моя родная мать пришла за мной, когда мне было пятнадцать, я бы взмолилась: «Забери меня отсюда!»

В двадцать пять: «Почему ты так поступила со мной? Чем я тебе не нравилась?»

Но в сорок, после рождения детей, мой былой гнев давно прошел. Я знала, что ничего личного тут не было, что, отдавая меня, она меня просто не знала.

Я представила, как отдла бы своих новорожденных в чужие руки, а потом вечно терзалась бы вопросом: что с ними стало? И поняла, что усыновление эмоционально тяжелее для матери, чем для ребенка.

Мне захотелось встретиться с ней. Мне захотелось поблагодарить ее, сказать ей, что все сложилось благополучно.

Мне впервые в жизни захотелось увидеть свои черты в лице другого взрослого человека.

Письмо из Общества детских домов пришло в желтом конверте. Сначала я ощупала его. Потом понюхала. Потом положила его в машину, рядом с водительским сиденьем, и ездила так несколько недель.

Я нервничала. Понравится ли она мне? Понравлюсь ли я ей?

Я волновалась из-за родителей, у меня было такое чувство, как будто я их предаю. Другая, лучшая дочь на моем месте ответила бы: «Нет, спасибо. У меня уже есть родители. А с вами я не хочу иметь ничего общего».

Еще хуже я чувствовала себя из-за сестры Стефани, так же, как и я, удочеренной. Я думала, что ее это ранит, что она станет ломать голову, почему же ее мать не ищет ее.

Я приняла решение, что не буду звать мамой ни одну женщину на свете, кроме Теи Спенсер. И вот как-то воскресным днем, оставшись дома одна, я вскрыла конверт.

Прочла имя, набранное аккуратным курсивом. Эллен Свенсон. В 1966 году она работала медсестрой в клинике Мэйо. Он был врачом. У них была мимолетная интрижка, и она забеременела. Она уехала, не сказав ему ни слова, а новорожденного ребенка отдала на усыновление.

В письме были фотографии. Крупный план. Эллен, блондинка с небольшими голубыми глазами и широкой улыбкой. Я бросилась в ванную и стала смотреть в зеркало, приставив фотографию к лицу. У меня захватило дух. Я походила на нее!

Я отвела взгляд. Это было все равно что глядеть на солнце. Глаза не выдерживали яркости. Следовало не спешить, а дать им привыкнуть.

Несколько месяцев спустя я написала Эллен письмо, в котором подтверждала, что, вероятно, она и впрямь моя родная мать.

«Многие годы я очень хотела встречи с вами. Но вот, когда внутри меня все успокоилось, когда у меня появились свои дети и желание отошло на задний план, вы и появились. Такова жизнь. Смешная и безошибочная», — писала я ей.

Сначала я написала ей только как журналист. Когда журналисту рассказывают какую-то невероятную историю, он проводит расследование. Когда кто-то приходит к вам, назвавшись вашей матерью, вы тоже начинаете проверять факты. Так поступила и я. Я написала Эллен и попросила ее сообщить мне кое-какие подробности моего появления на свет: детали, которые могли знать только она и я.

Она ответила и назвала все правильно.

«Похоже, тут все по-честному, — подумала я и целую неделю ходила как во сне. — Тут все по-честному. Все по-честному».