Пока не взошла луна

Салим перелез через ограду и начал подбираться к грузовикам. Он залег за контейнерами и вдруг услышал, как еще один грузовик подъехал и остановился, выпустив густое облако черного дыма. Здоровенный водитель с волосатыми руками вышел из кабины и открыл дверцу фургона. Салим припал к земле, затаив дыхание.

А дальше все произошло очень быстро. Одна судьбоносная секунда – и все завертелось. У водителя пронзительно затрезвонил телефон. Он, отойдя на несколько шагов, поздоровался и ласково с кем-то заговорил. Салим, который был немного дальше, чем в двух метрах от грузовика, замер, глядя, как водитель, не отрывая телефон от уха, подносит к губам банку с газировкой и постепенно отдаляется от фургона.

Салим не стал задумываться. А если бы задумался, то никогда бы не выбрался из этой дыры! Он подскочил к фургону и открыл дверцу достаточно широко, чтобы протиснулось его худое тело.

В фургоне плотно стояли ящики. Салим пошарил вокруг себя, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Снаружи было тихо. По крайней мере – пока. Он проскользнул между двумя рядами ящиков и прижался к полу, чуть подвинув один из рядов, чтобы загородиться. Напрягшись, он затаился.

По спине стекали струйки пота.

Он тогда не вспоминал о матери, Самире и Азизе. Если бы в тот момент он подумал о том, как хочет снова оказаться рядом с ними, чтобы они обняли его, чтобы при виде его у них засветились глаза, то почти наверняка сорвался бы и все испортил. Он сосредоточился на грузовике, водителе и на том, чтобы сидеть как можно тише.

Голос водителя зазвучал ближе. Он подошел к фургону, все еще разговаривая по телефону. Салим прижал подбородок к груди и подобрал под себя ноги, стараясь стать как можно меньше.

Задняя дверца приоткрылась. Внутрь проникло чуть больше света. Салим затаил дыхание. Водитель открыл один из ящиков, покопался в нем и снова захлопнул дверцу. Звякнули стеклянные бутылки. Водитель засмеялся, не прерывая разговора, который так кстати отвлек его. Дверца скользнула на свое место и защелкнулась.

Стало темно.

Он был в фургоне один.

Он смог перевести дух.

Ферейба

45

Я уезжала из Афганистана с тремя детьми. Они держались за меня. А сейчас я держу за руку дочь. Мы с Самирой не можем смотреть друг на друга, но и расстаться не можем. Передо мной стоит стаканчик холодного черного чая, а еще на столике лежат какие-то журналы и коробка салфеток. Я не могу заставить себя сделать хотя бы глоток, пока мы ждем. В потрепанных журналах – фотографии улыбающихся людей, даже близко не похожих на меня. Они ничего не знают о моей жизни. Остается лишь коробка с салфетками. Одна салфетка высовывается наружу, словно предлагая себя мне.

Но я отказываюсь.

Стены выкрашены в светло-голубой – цвет паранджи, выцветшей на солнце. Интересно, смогу ли я когда-нибудь, глядя на этот цвет, думать о птичьих яйцах или о море. Пока он все еще вызывает мысли о прошлом, а не о будущем.

У Самиры теплые руки. На ней свитер, из которого выросла дочка Наджибы. Самира в нем выглядит по-новому. Личико у нее начало полнеть. Ее теперь не узнать – с кудряшками, собранными новой черепаховой заколкой, подарком тети. Заботиться о волосах и выбирать одежду – роскошь. Я вспоминаю, как наряжалась в первые годы жизни с Махмудом, и думаю о том, что одежда значит очень мало… и все-таки может менять жизнь.

Истины бывают очень противоречивыми, черное содержится в белом, белое – в черном.

Мы ждем уже два часа. Вокруг добрые лица, на нас смотрят без осуждения. С нами говорят неспешно и терпеливо. Медсестры улыбаются Самире, она улыбается в ответ. От этого мне было легче, когда забирали моего младшего сына. Когда его увозили на каталке, он смотрел на меня, сжав кулачки, словно вцепившись пальчиками в мои нервы. Медсестра легонько сжала мне руку, без слов говоря, что она тоже мать и что о моем сыне позаботятся.

Если они смогут вылечить его сердце, для меня в жизни есть надежда.

За эти несколько недель, как мы приехали, произошло многое. Труднее всего далось начало, когда я подошла к таможеннику, не имея за душой ничего, кроме правды, и честно рассказала о том, почему мы здесь. Сдалась на их милость, умоляя о снисхождении. Таможенник раздраженно вздохнул и, бросив сердитый взгляд, отвел нас в сторону. Другие пассажиры смотрели на нас, радуясь, что это происходит не с ними, и вытягивали шеи, чтобы услышать, что нам скажут. Мы были диковинкой. Я не сводила глаз с офицера, чтобы не встречаться взглядом с зеваками.

Мы несколько часов прождали в какой-то комнате, а потом нас привели в другую. Откуда-то появился иранец. Он слушал меня и переводил мои слова на английский, понятный офицерам. Он ни разу не улыбнулся и не добавил ни слова от себя. Он пришел не для того, чтобы оказывать нам поддержку или защищать наши интересы, и ясно дал это понять.