Мне страшно было оставлять мужа наедине с этими людьми, которые вломились в наш дом, но я думала также и о двух детях, спрятавшихся на втором этаже, и о ребенке, которого носила под паранджой. Опустив голову, я вернулась в кухню. Теперь они меня не видели, но я все слышала.
– Ты инженер.
– Да, – спокойно ответил Махмуд.
– И работаешь в Министерстве водоснабжения и электроэнергии.
По нежному звону я поняла, что один из них заметил за стеклом нашего серванта фарфоровый сервиз – свадебный подарок тетушки Зебы. На ручках изящных чашек, расписанных пастельными цветочками, вились золотистые листья. Слава Богу, на виду не было фотографий, радио и телевизора. Я надеялась, что, не найдя у нас ничего запрещенного, они уйдут.
– Да, я там работаю. Я могу вам чем-то помочь?
– Мы ищем Махмуда Хайдари, инженера из Министерства водоснабжения и электроэнергии. Человека, известного своим неуважением к исламским законам.
Мое сердце бешено заколотилось. Взглянув на лестницу, я заметила тени двух маленьких головок. Жестом я приказала детям уйти.
– Неуважением? Но я никогда не отрицал никаких…
– Ты пойдешь с нами, и мы расскажем тебе, в каких именно грехах ты обвиняешься.
– Какие грехи? Братья, это недоразумение!
Я услышала, что у Махмуда слегка дрогнул голос. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как тряслась я.
– Нет никакого недоразумения.
– Пожалуйста, выслушайте меня! Я изо всех сил старался работать в соответствии со всеми указами…
– Мы не будем говорить об этом здесь, если не хочешь, чтобы мы обвинили тебя в преступлениях на глазах у жены и двоих детей.
Махмуд глубоко вздохнул.
– Нет-нет, не нужно. Я пойду с вами.
– Махмуд! Пожалуйста, не забирайте его! Он ни в чем не виноват! – Мой голос взвился пронзительным воплем. Я упала на колени у двери в гостиную.
Один из них направился ко мне, но вмешался Махмуд.
– Пожалуйста! – резко бросил он, а потом повернулся ко мне: – Ферейба-джан, прошу тебя, позволь мне с ними поговорить. Я уверен, мы сможем уладить это недоразумение, а ты нужна здесь.
Он взял меня за плечи и поднял на ноги, вглядываясь в мое лицо сквозь сетку паранджи. Когда мы только поженились, я ничего не знала о муже. Со временем я увидела, что он терпеливый, заботливый и обладает твердыми убеждениями. В первый месяц после свадьбы я слишком стеснялась, чтобы смотреть ему в лицо, но он оказался таким нежным и приветливым, что я перестала бояться. Он вылечил все раны, которые нанес мне мир. Вскоре после свадьбы, поймав себя на том, что я смеюсь шутке, которую он уже повторял, я осознала, что люблю этого человека.
– Ферейба, знаешь, какое в нашем языке самое красивое слово, обозначающее супругов? – спросил как-то он.
– Какое?
– Хамсар. Ты только подумай: «родная душа». Это о нас, правда?
Вот таким был Махмуд. Он брал затертые ржавые слова – люди могли пользоваться ими, не вкладывая никакого смысла, – и отогревал их. Он сдувал пыль, и эти слова начинали сиять, и становилось стыдно, что ты не замечал их значения раньше.
Махмуд задавал мне вопросы и слушал ответы. Он унаследовал большое сердце матери и ум отца. Он не жил в страхе Божьем, потому что считал, что Бог милосерден и не стал бы создавать нас для того, чтобы наказывать за обыденные земные проступки. Махмуд обладал упорством и логикой. Он любил детей, умел призвать их к порядку и улыбнуться их проделкам. Перед сном он гладил меня по голове. Легкое прикосновение, от которого тяжелели веки, – и в то же время такое страстное, что спать уже не хотелось. Он хотел, чтобы в Афганистане после него осталось то, над чем он работал. То, чем смогут гордиться его дети.
В первые годы нашего брака, пока не было детей, я успела хорошо узнать мужа.
Глядя ему в глаза, я могла читать его мысли.
Он был моим хамсаром.
Лающие голоса приказывали Махмуду идти, а я смотрела на него. Голубая сетка паранджи разделяла нас теперь, в самый драгоценный момент нашей семейной жизни. Я столько хотела сказать! Взглядом, как может лишь хамсар, он шепнул мне:
– Береги детей, джанем. Я постараюсь все уладить. Мне жаль, что я навлек это на вас. Я бы все отдал, чтобы остаться с вами.
Мужа вывели из дома, и на наши жизни опустилась черная ночь. Они с грохотом захлопнули за собой дверь. Подпрыгнув на полке, две фарфоровые чашечки упали на пол, превратившись в белые и пастельные черепки.
Я услышала быстрые шаги наверху – это Салим подбежал к окну. Я никогда не спрашивала, что он увидел. Если я хоть немного знала мужа, он в тот момент понимал, что дети смотрят, как его уводят, и не мог сделать ничего, что еще больше омрачило бы эту ночь, навсегда врезавшуюся в нашу память.
Салим на цыпочках подошел ко мне. С моей головы соскользнула паранджа, я лежала, распластавшись на полу. Вдалеке слышался шум двигателя. Они забрали Махмуда. Сын сел рядом, а Самира наблюдала за нами с безопасного расстояния.
– Мадар-джан, – прошептал Салим, не в силах дальше выносить эту тишину.
– Сынок, поднимитесь с сестрой наверх и ложитесь спать, – перебила я, прежде чем он успел что-либо спросить, – а я буду ждать вашего отца.