Пока не взошла луна

Раиса и Абдул Рахим, как и я, считали, что нам лучше уехать. Не осталось родственников, которые могли бы нам помочь. Я боялась, что сына сожрет Талибан, а я, женщина, мало что могла сделать для нашего выживания.

– Мы уезжаем, – сказала я соседям, – у меня нет выбора. Я должна вывезти детей из Кабула. У них пусто в желудках и трескаются губы. Ничего хорошего нас тут не ждет.

– Неизвестно, изменится ли что-то к лучшему, – кивнула Раиса, – может стать хуже. Я не хочу, чтобы ты уезжала, но еще меньше хочу, чтобы ты жила среди всего этого. Если бы Махмуд-джан – да хранит Бог его душу! – оставался с тобой, все было бы иначе. Но сейчас Кабул для тебя хуже тюрьмы.

– Мне понадобится ваша помощь.

Абдул Рахим кивнул. Он давно ожидал этого разговора.

Через три месяца после рождения Азиза я собрала детей в дорогу и упаковала две небольшие сумки, сложив самое необходимое: одежду, конверт с десятком семейных фотографий и всю оставшуюся у нас еду. Я ничего не говорила детям, пока до отъезда не осталось всего два дня. Салим, кажется, обиделся, что его держали в неведении. Мы жили в одном доме, думали одни и те же угрюмые мысли, но все равно бóльшую часть времени не открывались друг другу. Наша обезглавленная семья блуждала в потемках.

– А что, если они узнают о нашем отъезде? – спросил Салим тихим от страха голосом.

– Не узнают, – заверила его я.

Что еще я могла ответить?

Лицо Салима ничего не выражало. Он выдержал мой взгляд, не отводя глаз чуть дольше обычного. Он видел меня насквозь.

Я убеждала себя, что, когда мы перестанем дышать отравленным воздухом Кабула, станет легче.

Я отправила весточку отцу, сообщая, что мы отправляемся в Герат. Я хотела еще раз увидеться с ним. Но падар-джан принадлежал к людям, которые живут воспоминаниями о счастливом прошлом и иллюзиями о будущем. В ответ я получила письмо – я знала, что ничего другого не дождусь. Он писал, что сад изменился до неузнаваемости, придя в страшное запустение. Короеды прогрызают ходы в стволах деревьев. Надеясь отпугнуть насекомых, он несколько раз ночевал в саду, но их это не останавливает. Минувшая зима выдалась очень жестокой. Придется как следует поработать, чтобы собрать в этом сезоне хотя бы корзину абрикосов. Они хрупкие и нежные, как дети, и требуют тщательного ухода. Он писал, что пока не может больше ничем нам помочь и очень об этом сожалеет, но будет с нетерпением ждать нашего возвращения.

Люди прощаются по-разному, особенно когда прощаются навсегда.

Я заручилась помощью Абдула Рахима, чтобы собрать все необходимое для побега. Через несколько недель он постучался к нам и вручил мне большой конверт. Я крепко обняла Раису. Она ободряюще улыбалась, но в глазах стояли слезы.

Документы, которые купил Махмуд, были готовы. Даже его паспорт. Я коснулась его фотографии, такой маленькой, величиной с подушечку пальца, и с новой силой ощутила боль оттого, что мужа здесь нет и он не может уехать с нами. Я заставила себя попросить Абдула Рахима продать паспорт Махмуда тому же Посольству – за любую сумму, пусть даже дешево. Сентиментальность стала непозволительной роскошью.

– Обувайте самые крепкие башмаки. Сегодня мы отправляемся в путь. Если кто-то спросит вас, помните: в Герате живет ваша тетя. Помолитесь. Без Божьей помощи нам не обойтись.

Когда Салим открывал шкаф, чтобы взять зимнюю шапку, у него на запястье блеснули часы Махмуда. Я открыла рот, собираясь что-то сказать, но решила промолчать. Такие вещи должны оставаться между отцом и сыном.

Мы мало что смогли взять в дорогу: футбольный мяч Салима, несколько пластмассовых кукол Самиры, осколки фарфорового сервиза, который нам подарила свекровь. Я смотрела на горшки и сковородки, почерневшие от огня. Вытканный вручную ковер на полу в гостиной стал свидетелем того, как из жениха и невесты мы стали настоящей семьей и как эта семья за одну ночь разрушилась навсегда. В его узор впитались слезы радости и разбитого сердца. Все эти осколки нашей жизни я оставила Раисе. Я знала, что наш дом недолго простоит пустым. Когда кузены Махмуда узнали о нашем отъезде, один из них решил, что заявит о своем праве собственности. Весь Кабул играл в «горячие стулья». Бездомные, военные и родственники проникали в оставленные дома, стремясь опередить соперников.

Абдул Рахим нервно посмотрел на часы. Нужно было придерживаться графика. Соседи предложили проводить нас до автобусной станции. Если бы нас остановили, Абдул Рахим сказал бы, что он мой брат.

Я взяла сумку и завернула Азиза в складки паранджи. Салим приладил на спину рюкзак и, ведя за руку Самиру, пошел за Абдулом Рахимом, но впереди меня. Дети часто оглядывались, словно боясь меня потерять.

Автобусная станция оказалась широким участком дороги с неровными рядами припаркованных автобусов. В дверях каждого из них стоял мужчина, выкрикивая место назначения. Мы нашли свой автобус и увидели, что люди быстро занимают места.

– Мадар-джан, долго нам ехать? – прошептал Салим.

– Долго. Постарайся уснуть – время пройдет быстрее.