Пока ненависть не разлучила нас

Мудрая добрая Малика, пишущая прекрасные стихи и замечательные рассказы, которую я ободрял, призывая продолжать литературную деятельность, поддерживал шутками и всерьез, превратилась вдруг в злобную фурию. В своих многочисленных постах, касающихся конфликта, она называет израильтян нацистами, евреев диаспоры — сообщниками, призывает ополчиться против лоббистов, уничтожать израильтян. Я окаменел. Я полагал, что и об этом конфликте мы будем говорить в том же сдержанном тоне, в каком уже обсудили множество проблем. Но нет, это оказалось невозможно. Внезапное чувство отвращения поднялось во мне. Я почувствовал себя одураченным. Вот одна из ловушек виртуального мира: чужаки пробираются в твою жизнь, становятся друзьями, занимают место в твоей истории. Но когда драма приближается к развязке, они открывают свое истинное лицо и виртуальная близость рассыпается в пыль. Сколько потерянного времени! Какое разочарование!

На секунду мне захотелось предложить ей спокойный взвешенный разговор, но ее фотографии, комментарии, замечания меня сразу же остановили. Я вычеркнул Малику из списка моих друзей. И, еще не остыв, заблокировал ей доступ к моей странице.

Хирургическое вмешательство. Болезненная утрата.

Мунир

Я продвигался вместе с небольшой плотной толпой, скандирующей враждебные Израилю слоганы. Сдержанная ярость горела в глазах манифестантов, наполняла их голоса. Она передалась и мне, как бывало на первых демонстрациях, когда я шел рядом с Рафаэлем. Здесь были белые, черные, арабы, умеренные, бородатые, молодые, старые — все ратовали за дело справедливости и были счастливы. Но я прекрасно чувствовал: защита прав палестинцев сейчас нас объединяет, но побудительные мотивы у каждой из групп свои. Измени почву — и эти группы не сойдутся. Возможность побыть вместе радует этих людей.

Фадила и Сурия шли, держась за руки. Можно было подумать, что жена боится, как бы маленькая дочка не потерялась.

Прохожие лионцы в большинстве своем отводили взгляд. Палестинцы их не интересовали. Или перестали интересовать, потому что набили оскомину. А скорее всего, люди боялись худшего. Я узнал эту опасливость, она возникает всегда, когда мусульмане шагают, сбившись в кучу. На них смотрят со страхом, недоверием и ожесточением тоже. На взгляд прохожих, в этой демонстрации участвует слишком много бородачей и юнцов-гопников из предместий, а эти люди не вызывают у них сочувствия.

Вчера в лицее ученики меня спрашивали:

— Месье, вы пойдете завтра на демонстрацию?

Я пожалел о своем посте в Фейсбуке и ответил утвердительно.

— Мы тоже идем!

Во взглядах читалось удовлетворение: мы заодно, мы воюем.

И вот сегодня мы встретились. Они несмело подошли ко мне, чтобы пожать руку, поздоровались с женой и дочкой, едва решаясь на них взглянуть, а потом, сунув руки в карманы, сбились в стайку и зашагали. Они не решались скандировать слоганы, зато всматривались в лица прохожих, ловили одобрение, которое прибавляло им гордости или, наоборот, неодобрение, которое повышало агрессию.

Глядя на моих ребят, я понял, что в этом мире мало что изменилось. Эти подростки одиноки, чувствуют себя растерянными в мире, который кажется им враждебным. Они ищут, за что им уцепиться, чтобы быть принятыми, любимыми, и готовы накинуться на каждого, кто посмеет хоть как-то их задеть. Единственная разница: преподаватель, выходец из такого же предместья, человек такой же культуры, шагает рядом с ними.

Я увидел, как они вдруг оживились, захлопали в ладоши. Группа поодаль развернула флаг Хамаса, ребята в этой группе надели платки с символами Исламского государства. Фанатики.

— Ты видишь эту гадость? — спросил я Фадилу.

— Хамас — символ сопротивления в Израиле.

— А ИГИЛ? Какое мы имеем отношение к ненормальным, которые зверски убивают всех подряд, в том числе и мусульман, если только те им не повинуются?

Жена передернула плечами.

— Невозможно все проконтролировать. На демонстрации всегда приходят экстремисты, чтобы показать себя, завербовать сторонников.

Именно это меня и обеспокоило. Реакция моих учеников показала мне, как они неустойчивы, как падки на воинственные призывы. Когда я учился в лицее, нашим героем бы Че, он был для нас символом борьбы и отваги. Мертвый герой. Ни технологии, ни авиация не уменьшили тогда еще мир настолько, чтобы призывать нас в революционные армии. Сегодня для молодежи имамы и джихадисты такие же кумиры. С той только разницей, что сегодня все расстояния сократились, молодежь призывают по-настоящему сражаться. И вместо пятнадцати минут славы Энди Уорхола[103] сулят ей вечное блаженство.

Неожиданно группа фанатиков остановилась возле небольшого магазинчика. Раздались свистки и крики. Мои ученики присоединились к ним.

— Что там происходит?

— Это магазин одного еврея, — смущенно сказала Фадила.

Сердце у меня сжалось. Мои ученики в возбуждении махали кулаками. Нет, я сюда пришел не для этого. Я борюсь по-другому. И они тоже должны бороться по-другому.

— Не получается избежать таких перехлестов, — смущенно повторила жена.