Пока ночь

— Именно так он выразился в одном месте. В другом же — что богом. Еще в одном — что дьяволом. Я же говорю, это был сумасшедший, безумец.

— И что, он стал им?

— Это вообще крайне мутная история. Шниц явно где-то скрывался, он был закрыт в каком-то помещении и довольно подробно его описал. Там он проводил какие-то не уточняемые подробнее эксперименты, руководствуясь записками средневекового безумца. Потом ему что-то помешало… непонятно. Впрочем, таким образом он лишь продолжает традицию: клянет и ругает своего предшественника за то, что тот не оставил достаточно конкретных указаний.

— А те, которые оставил?

Еврей поднял взгляд на Трудного. Нездоровый, мутный свет лампы придавал коже на его лице цвет старого пергамента.

— У вас есть та, вторая книга?

— А что?

— Она у вас есть? Есть?

— Допустим.

— Так чего вы хотите на самом деле?

Трудны взъярился.

— Знать я хочу! — заорал он.

Бородатый все молчал и молчал.

В конце концов, он протянул к Трудному руку.

— Дайте мне, пожалуйста, эту тетрадь.

Ян Герман заколебался, но открыл портфель.

Еврей начал систематично перелистывать заметки и тут же спросил:

— У вас есть чем записать?

Трудны вынул ручку и блокнот.

В этот момент еврей уже нашел нужную страницу.

— Исаак Гольдштейн. Ювелир. Улицы здесь нет, но номер дома — двадцать два. Он был вдовец и очень пожилой человек. Других подробностей нет.

Трудны записал.

— И кто это такой, этот Гольдштейн?

Бородач ухмыльнулся.

— То есть как это, кто? Понятное дело, каббалист. Это он дал Шницу Книгу. Ты хотел знать, вот и знаешь; а теперь иди уже к нему, ну, иди к нему, сверхчеловек.

16