Пока нормально

На литературе мы дошли до тридцать восьмой главы «Джейн Эйр», которую я уже прочитал два раза благодаря Программе борьбы с неграмотностью, и тут мисс Купер повернулась ко мне и сказала: «Пускай Дуглас дочитает нам роман до конца», – и я посмотрел на нее, и весь вспотел, и опустил глаза на страницу. Знаете, сколько в «Джейн Эйр» слов такой длины, какой не бывает ни у одного нормального слова?

Но знаете что? Я справился. Правда, справился. Почти со всеми.

Лил Спайсер сказала, что я читал лучше всех остальных. Врет, конечно. Ну и что? Что с того?

Я поднял руку на уроке миссис Верн, и хотя мне пришлось повторять это несколько раз, в конце концов она меня все-таки вызвала, и оказалось, что больше никто из всего класса даже представить себе не мог ось «зет». Думаете, я вру? Миссис Верн очень удивилась и сказала, что у меня изумительное пространственное воображение.

Вы слышали? Изумительное!

В спортзале еще продолжалась секция борьбы, и Так Называемый Учитель Физкультуры велел нам разбиться на команды, но ничего не сказал, когда я вышел оттуда и отправился бегать. Был уже ноябрь, и почти все деревья облетели и стояли голые и черные. Но пока Так Называемый Учитель Физкультуры не мешал мне бегать, я бегал. И совсем не возражал, когда Джеймс Рассел и Отис Боттом пошли бегать вместе со мной. Я их не просил. По-моему, они просто увидели, как я выхожу из зала, и решили ко мне присоединиться. Пока мы бегали, мы почти не разговаривали.

А на уроке мистера Ферриса? Представьте себе такие лабораторные отчеты, что после их сдачи у Клариссы, наверное, даже ее деревянная голова пошла кругом от качки, и вы поймете, как там все было.

А потом уроки в понедельник кончились, я спросил у Лил, не хочет ли она сходить со мной на Бумажную фабрику Балларда, и она спросила: «Зачем?», и я сказал, что научу ее метать подковы, и она ответила: «Да чего там учиться-то?», а я сказал: «Это трудней, чем ты думаешь», и она сказала, что ладно, тогда она попробует, и мы пошли за фабрику, на площадку с колышками. Подковы тоже лежали там, как и обещал мистер Баллард.

Я показал Лил, как надо брать подкову за середину, как вставать пяткой у одного из колышков и как делать перед броском пару проверочных взмахов, и она бросила первую примерно на десять футов – а это, на случай если вы не знаете, гораздо меньше того расстояния, которое ей полагается пролететь. Потом она бросила вторую, тоже на десять футов, и так обозлилась, что бросила третью изо всех сил, и та упала боком и прокатилась по земле почти до самого колышка. Тогда она решила, что уже освоила технику метания, и кинула последнюю так же сильно, как предыдущую, только отпустила ее не когда надо, а в самом конце взмаха рукой, так что подкова взлетела прямо вверх, и Лил завопила и съежилась, а я наклонился над ней и держал ее, чтобы подкова не попала в нее, когда упадет, но она упала не на нас, а рядом, и когда мы выпрямились, она посмотрела на меня так, как будто я только что совершил благородный и героический поступок.

Знаете, что при этом чувствуешь?

Что-то изумительное.

Потом мы собрали все подковы и перешли к другому колышку, и она сказала: «А теперь ты давай кинь», и я кинул.

И все вышло просто отлично. Я дважды взмахнул рукой, отпустил подкову точно в нужный момент, и она полетела медленно, красиво, и повернулась в воздухе один раз, и спланировала концами вперед, упала на песок всей плоскостью и проехала по нему ровно столько, чтобы звякнуть о колышек.

Звук был такой чудесный, как будто…

Ладно, вру.

Я промахнулся, наверное, на целую милю.

Но это совершенно неважно, потому что после того, как мы закончили метать подковы, случилось еще кое-что, и гораздо лучше.

Знаете что? Я поцеловал ее. И мы не спеша пошли обратно домой – она и я.

Глава 6 / Гравюра CCXLII Снежная Цапля

* * *

Но если вы хотите брать пример с Желтоногого Улита, имейте в виду: оказаться на середине картины значит подойти ровно настолько же ближе к темному лесу.

Когда около половины ноября осталось позади, стало ясно, что если вы живете в тупом Мэрисвилле, штат Нью-Йорк, то более паршивого месяца для бега вам не придумать. Конечно, дальше могло стать еще хуже – тут угадать трудно. Но в ноябре над долиной скапливаются густые облака, которые висят совсем низко, так что под ними всегда сыро и холодно, и каждый день примерно в то время, когда мы с Джеймсом Расселом и Отисом Боттомом выходили бегать, буквально каждый день начинался дождь. Думаете, я вру? И этому дождю не хватало всего пары градусов, чтобы превратиться в снег, – он был серый, противный и очень быстро, почти сразу забирался к вам за шиворот, так что и свитер, и футболка, и вся одежда скоро промокала насквозь и становилась такой холодной, что хоть сдирай ее с себя, но что было делать? Приходилось терпеть.