Пока подружка в коме

Лайнус тоже был не в лучшем настроении, что странно, потому что ему вообще не были свойственны какие-либо настроения. Пэм, похоже, готовилась сесть на «ежемесячный поезд в ад». Венди клевала носом, проведя рождественскую неделю сплошь на срочных вызовах. У меня как-то странно побаливала голова. Наверное, я надышался гелия из подаренного мне Гамильтоном в качестве прикола баллончика в форме клоуна. К тому же я давился безалкогольным гоголь-моголем; желудок как мехом выстлали; трезвость — норма жизни оказалась вызывающе унылой.

Гамильтон разглагольствовал по поводу работы:

— Нет, ребята, поймите: чтобы система нормально функционировала, должен существовать привлекательный порядок вознаграждения. Еще одну карту. И не снизу, Ричард. Я слежу. В обществе с высокой конкуренцией должны существовать простые, но жесткие правила поведения и строгие наказания за несоблюдение этих правил. Перебор. Неудачники должны быть — но на периферии, в качестве назидательного примера для тех, кто удержался в центре. Никто не хочет знаться с неудачниками, — взятка Венди, - неудачники — это темная сторона общества, но благодаря им остальных держат в страхе и заставляют подчиняться. Мне нужно выпить. Лайнус, где у тебя эти желтые помои? Тащи сюда! Живо?

Лайнус, не выдержав, рассмеялся. Пэм пристыдила супруга:

— Гамильтон, не будь скотиной! Налей себе сам. Да заодно плесни и мне пару глотков.

Карты остались лежать на столе. Венди занялась складыванием башенок из фишек. Точно так же много лет назад, в день выпускного вечера, она сооружала столбики из придорожного щебня. Разговор на начатую тему шел своим чередом. Мы пристально и придирчиво разбирали свою жизнь, кто в ней чего добился. В самокритике, порой безжалостной, недостатка не было. Мы складывали, вычитали, анализировали, сравнивали себя с другими. Нас в какой-то мере успокоило то, что жизнь остальных людей тоже стабильностью не отличалась. Я решил зайти с другой стороны и задал друзьям вопрос:

— Вот животные. А у них бывает досуг? Ну, в том смысле, могут ли они болтаться просто так, без дела? Или все, что они делают, связано с добыванием пищи или с обустройством логова?

— Есть такие ястребы, — сказал Лайнус, — которые умеют выбирать восходящие потоки воздуха и парят, порой часами, не шелохнув крыльями. И ведь не пикируют при этом на грызунов, а просто висят себе в небе, и все.

— Собаки умеют радоваться и отдыхать, — сказала Пэм. — Бегают за палочкой, устраивают возню на ковре. Это ведь без какой-либо цели. Только в удовольствие.

— Не знаю, не уверена, — возразила Венди. — Ястребы всегда настроены на поиск пищи. Собаки, таскающие палочки, подчиняются инстинкту взаимодействия. Но дело даже не в этом, просто у животных вообще нет времени. Это понятие свойственно только людям, что, в частности, и отличает нас от братьев наших меньших.

При этом Венди умело — словно этакая богиня казино — не просто перетасовала карты, а словно сделала карточный массаж всей столешнице. Впечатляющее зрелище.

Лайнус сделал глоток и сказал:

— Насколько я понял по собственному опыту, в двадцать лет человек уже точно знает, что рок-звездой ему не быть. В этом круге играем с тройками. К двадцати пяти можно догадаться, что стоматологом или умственным работником тебе тоже уже не стать. — Тут Венди чмокнула его в щеку. — А в тридцать к тебе начинает подбираться темнота, и ты уже задаешься вопросом, удастся ли тебе хотя бы реализоваться, не то что уж добиться успеха или благосостояния. Пэм, будешь ты ходить или нет? Давай, просыпайся! В тридцать пять уже становится в основном ясно, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь. Человек смиряется со своей судьбой. Черт, да что у меня — рука нелегкая? Ну и карты!

Пэм сказала:

— Гамильтон, где мои отруби? Хрю?

Пэм, по крайней мере, удалось реализовать мечту — стать фотомоделью. А Гамильтон — он чего добился? Он подковылял к столу с бутылкой в руках.

— Сама ты хрю, Памела.

Игра постепенно перешла в дружескую шутливую перебранку, чего мы все давно хотели. Продолжай мы делать ставки всерьез, Лайнус мог бы обогатиться на десяток миллионов. Он всегда нас обыгрывал. В Лас-Вегасе, что ли, наловчился?

— Я кое-что читала на эту тему, — сказала Венди. — По результатам исследований, человек может изменить в себе — в своей личности, в своем нутре — самое большее пять процентов.

— Господи! Вот обрадовала! — вздохнула Пэм.

— Дурдом, блин, — заметил Гамильтон. — И против не попрешь…

Меня этот факт и вовсе подкосил. Неужели придется мириться с собой таким, какой я есть сейчас? Мне-то хотелось только одного — поменяться на все сто процентов.

Через несколько минут Лайнус нарушил угрюмое молчание.