Пока смерть не разлучит нас

– Я? – вскинулся Грибов с наигранным недоумением.

– А у нас в кабинете имеется еще Толя? – закивала с пониманием Елена Ивановна.

– А с чего ты решила, что я не ночевал дома? – Грибов попытался улыбнуться, но вышло жалко.

– Потому что я звонила тебе до половины первого ночи, дорогой. Звонила на домашний телефон.

– Ух ты, и свекровь не обиделась, что ты постороннему мужчине ночами названиваешь, нет? – попытался он пошутить.

– А разве она знает твой номер? – Елена игриво повела плечами, хотя при упоминании о Сашкиной матери глаза ее гневно засверкали. – Да и уехала она к тому часу.

– А Саша ничего не сказал по этому поводу? – продолжил валять дурака Грибов.

– По какому, Грибов?! – повысила голос Елена.

– Ну… Что ты его мать на ночь глядя выставила за дверь и что чужим мужикам звонишь без конца. – И он еле увернулся от степлера, полетевшего в него.

– Мама, между прочим, ночевать и не собиралась, – уже орала Елена. – А Сашка… Сашка спал давно, когда я о тебе беспокоилась, между прочим. Почему мобильник отключил, засранец?!

Мобильник он и правда отключил, потому что знал, что Ленка опомнится и звонить ему начнет, как только за Сашкиной матерью дверь закроется. Или даже раньше. Потому и отключил. И дома он не ночевал, права она была.

– Так ты не ответил на мой вопрос, Грибов, – напомнила ему начальница, которую любопытство не просто съедало, а выжигало изнутри. – Где ты ночевал? И почему был недоступен?

– Мобильник отключил, дома не ночевал, – покаялся он с виноватой улыбкой. – Где был, Лен, не спрашивай. Все равно не скажу.

– Хочешь, угадаю, где ты был?

– У тебя есть три попытки, – предупредил Грибов и снова задвигал ящиками. – Работы невпроворот!

– После поездки на дачу Боброва ты не вернулся домой. Ты поехал… – Елена сделала вид, что сильно задумалась, потом со вздохом обронила: – Ты снова поехал к Виктории Мальиной. Но сразу к ней ты не пошел, а обошел сначала ее соседей. А вот когда всех обошел, убедился, что девочка наша никакого отношения к гибели Чаусова не имеет, тогда уж ты и к ней в дом сунулся. Ну, а там… тут вот у меня несколько вариантов.

– Ну, ну! – подбодрил Грибов.

– Либо вы проговорили до полуночи, и вдова сжалилась над тобой и постелила в кухне на диване. Либо ты прямо с порога сумел очаровать ее настолько, что она забыла о том, что носит траур. Либо нашей героине угрожала опасность, и ты, как настоящий рыцарь, отбивал ее от…

– Да ни от кого я ее не отбивал, – отмахнулся Грибов и улыбнулся тут же. – Не зря я все же тебе место начальника уступил, Аля! Не зря! Просто потрясающе!

– Так которая из трех версий?.. – Она с насмешкой наблюдала за тем, как Анатолий ерзает под ее взглядом. – Хочешь, угадаю?

– Валяй, – позволил Грибов будто бы равнодушно.

Но на самом деле язык не поворачивался признаться, что внаглую вчера напросился к Виктории на ночлег. Нет, сначала они и в самом деле говорили. Долго говорили, обстоятельно. Грибов, скрипя зубами, часа два с половиной слушал про Виктора Синицына, каким тот был замечательным человеком и любящим и заботливым мужем. Потом они детально восстанавливали картину дня предыдущего, когда с Чаусовым приключилась беда.

Грибов заставлял Викторию вспоминать все, любые детали, мельчайшие подробности, а он слушал. Слушал и наблюдал за ней.

Ему нравилось в ней все. Как она говорит, как поправляет волосы, как смотрит на него с болью и надеждой, не оправдать которую он не имел права. Как встает из-за стола и снова идет к плите, чтобы подогреть без конца остывающий чайник. Раза четыре подогревала, чтобы Грибов невесть откуда взявшуюся жажду утолить мог.

А ведь не было никакой жажды, если честно. И любителем чая Грибов никогда себя не считал. Мог на работе одним пакетиком пару раз воспользоваться, не брезговал. Опять же лучше, чем пустой кипяток гонять, а бежать в магазин не всегда с руки.

Жажды не было, его сегодня запотчевали чаем этим, но он все равно четыре кружки у Виктории махнул, вынуждая ее вставать из-за стола и идти к газовой плите.

Она шла, а он с удовольствием смотрел на то, как она идет, как забрасывает волосы на спину, потому что они постоянно сползали ей на лицо и мешали газ зажечь. Как путается в полах длинного халата, смущается и нервничает от этого. Как подливает воды в чайник, ставит его на огонь, потом возвращается к столу, снова неловко путаясь в длинных полах.

Может, и глупо, но ему эта неторопливая незамысловатость движений жутко нравилась. Подумаешь, чайник поставила вскипятить, волосы поправила, обыденное же дело, а он млел. И уходить ему никуда не хотелось. Вызывать такси, прощаться у порога, кивать с серьезным казенным лицом и говорить, что если она что-то вспомнит, то непременно должна… И если вдруг что-то ей понадобится, он всегда рад… А когда возникнет в ней у них необходимость, пускай уж она будет любезна по первому зову и все такое…

Все это говорилось им прежде неоднократно, эту скороговорку он за многие годы работы выучил наизусть. Но уходить все равно не хотелось.