Пока светит солнце!

В результате боя противник понес большие потери. Нами уничтожена артиллерийская и минометные батареи, танк, до трех взводов пехоты и несколько пулеметов. Захвачено большое количество стрелкового оружия и боеприпасов.

По предварительным оценкам, наши потери составляют:

Один танк — уничтожен и восстановлению не подлежит.

Два средних танка — подбиты.

Одна бронемашина — повреждена огнем.

Погибли четыре офицера, девять унтер-офицеров и сорок шесть солдат. Раненые, в количестве двадцати семи человек, своевременно эвакуированы в тыл и им оказана необходимая помощь.

Ввиду наличия на дороге мин и фугасов большой мощности (танк обер-лейтенанта был буквально разорван на куски), я отдал приказание об организации обороны на захваченных позициях, до прибытия к переправе инженерных подразделений, так как имеющимися силами не имею возможности произвести расчистку территории от мин и ловушек…'

— Герр гауптман… — смущенно почесал висок лейтенант Кауфман, прочитав рапорт Ронге. — Но… ведь у русских было всего одно орудие?

— А в тех данных, что передали разведчики из 'Нахтигаля' в штаб, сказано — три! Уверен, что и в сводке, которую командир дивизии отправил наверх, — поднял палец Ронге, — указана именно эта цифра. Вы, Клаус, желаете лично объяснить ему, что он о ш и б с я?

— Нет, герр гауптман… но…

— Вы хотите сказать, что и танк у русских был всего один? Да, один. И что? Мы с ним не воевали — попросту нечем, это дело танкистов — с них и спрос!

Лейтенант потупил взор.

— Не обижайтесь, Клаус, — уже мягче сказал командир. — Сколько лет вы в армии?

— Третий год…

— А я — шестнадцатый! И давно уже успел понять, что хотят видеть в наших рапортах генералы!

— И что же, герр гауптман?

— Подтверждение своей правоты! Запомни, мой мальчик, генералы ошибок не делают! Их указания всегда правильны и точны, а вот те, кто их исполняют — они-то и допускают досадные промахи… за что и несут заслуженное наказание. Сверху сказали — батарея! Будь любезен доложить — уничтожена! Точно в этом самом месте и в указанный срок. Тогда у тебя с генералом не возникнет никаких разногласий. Представь себе, что я укажу в рапорте истинное положение вещей. Как думаешь, долго ли мне, после этого, командовать ротой? Мы дрались с кучкой русских фанатиков, почти не имевших тяжелого вооружения — как я объясню т а к и е потери? А вот батарея и танки русских — оправдывают многое…

— Танк русских… он же был всего один?

— Танкистов спроси — они его лучше видели. А мы — лежали, спасая свои задницы от пулеметного огня. Много ли разглядишь из такого положения? Чрезмерно любопытные попытались — теперь их едят могильные черви.

Гауптман вздохнул и вытащил из кармана сигарету. Щелкнул зажигалкой, прикуривая.

— Я и потерь 'Нахтигаля' не указывал. Нам они не подчинены и я не отвечаю за их действия — для этого у них есть свои командиры. Пусть каждый курит свою трубку, мой мальчик! Отвечай за себя и не лезь в чужую кухню! Да и какое тебе дело до этих предателей?

— Предателей, герр гауптман? Они воюют на нашей стороне!

— Против своих же земляков! Здесь ведь были их дома, да и сами они выросли где-то в этих краях. А сейчас убивают своих соотечественников и поджигают свои же деревни. Ты можешь представить себе честного немца, который повернул бы оружие против Германии?

— М-м-м… с трудом.

— А я — так и вовсе не могу! Да, генералы сочли нужным использовать этих… деятелей. Им виднее — они же наверху! Но это не значит, мой мальчик, что мы все должны раскрыть им свои объятия. Пипифакс, Клаус, тоже вещь необходимая, но ты же не положишь его на обеденный стол?

27.06.1941 г

'Гул…

Гул в голове…

Хотя… нет, это же канонада! Да, где-то там стреляют пушки. Далеко…

И все как-то странно покачивается. Почему?

И я лежу… почему это, кстати говоря?'

Ракутин рывком приподнял голову.

— Очнулись, товарищ капитан?

Несшие импровизированные носилки бойцы остановились и поставили их на землю. Прекратилось покачивание.

Алексей, помогая себе руками, приподнялся. Стоявший рядом красноармеец протянул ему его фуражку.

— Спасибо… Где мы? Что происходит?

— Контузило вас, товарищ капитан. Сейчас старший лейтенант подойдёт, он вам всё и расскажет.

Придерживая висящий за спиной автомат, быстрым шагом подошёл Федюнин. Голова его была обмотана бинтом, видать, где-то зацепило.

— Как вы, товарищ капитан?

— Ну… трудно сказать… идти, наверное, могу. Где мы? И что с переправой?

— Сгорел мост. Когда мы уходили — там уже так полыхало! Середина уже выгорела вся, балки в реку обрушились. Нечего там было оборонять. Там, разве что, вброд переходить — так это и в других местах сделать можно. Да и немцы отошли. Через реку постреляли — мы им в ответ врезали. Они и отошли. Вот и всё.

— Так… Куда мы идём?

— К городу, куда ж ещё? Надо к своим выходить. Часа три уже идем.

— Понятно. Что у нас с личным составом? — капитана ещё покачивало. Но силы понемногу возвращались, в голове перестало шуметь. И даже канонада как-то отдалилась.

— В строю тридцать шесть бойцов. Одиннадцать человек ранено, несем с собой. Старшина откуда-то пригнал две телеги — они, в основном, там и лежат.