Пока течет река

Она была бледнее обычного, под глазами появились темные круги. Он выбрал для съемки ракурс в три четверти, оценил яркость света и решил, что двенадцати секунд выдержки будет достаточно. Рита села и приняла указанную им позу. Как всегда, она держалась очень естественно, не пытаясь что-то из себя изобразить. Ее взгляд был исполнен тоски. Должен был получиться великолепный портрет, передающий не только ее, но и его собственные чувства, однако Донт не ощущал обычного в таких случаях радостного предвкушения.

– Мне больно видеть вас такой печальной, – сказал он, вставляя в аппарат кассету с пластинкой.

– Да и у вас настроение не лучше, судя по всему, – ответила она.

Он нырнул под черное покрывало, открыл кассету и снял крышку с объектива. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным во время работы.

Одна – он быстро присел, не позволив свету проникнуть в камеру.

Две – выскользнул из-под покрывала…

Три – обежал вокруг камеры…

Четыре – заключил Риту в объятия…

Пять – произнес: «Не плачьте, милая…»

Шесть – но его собственные щеки также намокли…

Семь – он поднял ее лицо навстречу своему…

Восемь – их губы нашли друг друга, но тут…

Девять – он вспомнил о фото и побежал…

Десять – обратно к камере…

Одиннадцать – нырнул под черное покрывало и…

Двенадцать – закрыл объектив.

Они отнесли фотопластинку на «Коллодион» и проявили ее в темной комнате. Потом оба мрачно воззрились на размытую фигуру Риты с наложением туманных пятен света и тени и намеком на какое-то призрачное, невещественное движение в кадре.

– Должно быть, это худшая из всех сделанных вами фотографий?

– Без сомнения.

И все же при красном свете им удалось разглядеть на снимке контуры своих объятий. Они не столько целовались, сколько прижимали губы к губам; это была не ласка, а торопливое соприкосновение. В одну и ту же секунду, словно по команде, они отстранились друг от друга.

– Я не в силах это выносить, – сказала она.

– Я тоже.

– Может, нам станет легче, если мы с вами не будем видеться?

Он постарался не уступить ей в честности:

– Думаю, да. В конечном счете.

– Что ж, тогда…

– …так мы и сделаем.

Больше сказать было нечего.

Она повернулась к выходу, и он открыл дверь каюты. В проходе она задержалась:

– А что там с визитом к Армстронгам?

– Каким визитом к Армстронгам?

– Я о фотосессии на их ферме. Я же записала это в ваш журнал. Во время ярмарки.

– А ведь девочка сейчас там.

Она кивнула:

– Возьмите меня с собой, Донт! Прошу вас! Мне просто необходимо с ней повидаться.

– А как же ваша работа?

– Оставлю на двери записку. Если кому-нибудь срочно понадоблюсь, они найдут меня у Армстронгов.

Девочка. Он уж думал, что больше ее не увидит, и вдруг выясняется, что у него запланирован выезд на ту самую ферме… Внезапно этот мир показался ему чуть менее невыносимым.

– Хорошо. Едем вместе.

Три пенса

«У нас еще будет возможность обсудить условия этого соглашения, – сказала Вогану фальшивая гадалка. – Я буду держать с вами связь». С той поры прошло уже шесть недель без каких-либо известий, но Воган знал, что рано или поздно это случится: удар будет нанесен. Посему он почти обрадовался, когда однажды за завтраком увидел перед собой на подносе конверт, подписанный незнакомым почерком. В письме назначалась встреча рано утром следующего дня в уединенном месте на берегу реки. Объявившись там в указанное время, Воган никого не застал и подумал, что прибыл первым. Но стоило ему остановиться на болотистой тропе, как из-за жидких кустов возникла фигура – худой человек в длинном и слишком широком для него пальто. Его лицо было скрыто полями низко надвинутой шляпы.

– Доброе утро, мистер Воган.

Голос тотчас же его выдал: это он выступал в роли гадалки.

– Что вам от меня нужно? – спросил Воган.

– Речь скорее о том, что нужно вам. Вы ведь хотите вернуть девочку? Вы и миссис Воган этого хотите?

Хелена в последние дни была на редкость спокойной. Казалось, она ждала ребенка с радостью и временами уже начинала строить какие-то планы, но прежнего оживления в ней не чувствовалось. Будущая жизнь и прошлые утраты сосуществовали в ней двумя половинками единого целого, и она несла свое горе и свою надежду с равным смирением.

Горевала не только Хелена. Воган тоже стосковался по девочке.

– Вы намекаете на то, что я еще могу ее вернуть? – уточнил он. – Но у Робина Армстронга есть свидетельница. Конечно, не самая авторитетная, учитывая ее род занятий, но, если я начну судебный процесс, вы опять меня легко переиграете.

– С ним можно договориться.

– Что вы этим хотите сказать? Что его можно склонить к продаже родной дочери?

– Родной… Может, оно и так. А может, и нет. В любом случае его мало волнует родство.

Воган не ответил. От таких разговоров у него голова пошла кругом.

– Так и быть, разложу все по полочкам, – сказал незнакомец. – Допустим, у человека есть ненужная ему вещь, за которую он не дал бы и пары пенсов, зато другой человек достаточно заинтересован в этой вещи, чтобы дать за нее три пенса.