Пока течет река

Услышав эти слова, он вслепую выбросил руку в сторону. Им уже завладела сила тяжести, но рука что-то искала – хоть что-нибудь! – и вдруг нащупала веревку, свисавшую с причального столбика. Его падение прервалось резким рывком, сердце дернулось в груди, а рука чуть не вылетела из плечевого сустава. Чувствуя, как скользящая веревка сдирает кожу с ладони, он отчаянно взмахнул и уцепился за нее другой, свободной рукой, одновременно дрыгая ногами в тщетных поисках опоры. Агонизирующим усилием, перехватывая руками веревку, он подтягивал свое тело – свое несчастное живое тело – наверх к помосту и наконец туда влез, растянулся на досках и остался лежать, хватая ртом воздух и чувствуя, как боль все шире расползается во все стороны от плеча.

«Долго так продолжаться не может», – сказала ему миссис Константайн. И она знала, что говорит.

Пересказ истории

Он добрался до места с чувством, похожим на облегчение. Сумбур в голове, так долго не прекращавшийся, отныне свелся к одной конкретной цели. Он ничего не планировал и не обдумывал заранее. Это не было его волевым решением, ибо он уже утратил волю и отказался от самостоятельного принятия решений. Сейчас он был слишком измучен, чтобы проявлять хоть какую-то инициативу, и мог только подчиняться неизбежному. И сюда его привело нечто, от его желаний не зависящее. Воган был не из тех, кто по всякому поводу употребляет слова «судьба» или «Провидение», но он вряд ли стал бы отрицать, что без чего-то подобного не обошлось, когда в конце пути увидел перед собой знакомую калитку, а затем плиточную дорожку и безупречно выкрашенную дверь дома миссис Константайн.

– Вы говорили, что я могу навестить вас вновь, если пожелаю. И еще вы говорили, что сможете мне помочь.

– Да, – сказала она, глядя на его перевязанную руку.

Комнату, которую он помнил пахнущей жасмином, теперь украшала ваза с розами, и аромат здесь был соответственный. Когда они уселись, Воган сразу перешел к делу.

– В реке была найдена утонувшая девочка, – начал он. – Это случилось во время зимнего солнцестояния. Девочка прожила с нами полгода. Возможно, вы слышали эту историю.

По ее лицу ничего нельзя было сказать определенно.

– Расскажите мне об этом, – попросила она.

И он рассказал. О том, как поехал в трактир «Лебедь» вслед за своей женой и нашел ее там с ребенком на руках. Об ее уверенности в том, что это их дочь, и о своей уверенности в обратом. О других претендентах на девочку. Об ее жизни в их доме. О том, как с течением времени его уверенность постепенно слабела.

– То есть вы все-таки поверили, что она ваша родная дочь?

Он наморщил лоб:

– Почти… Да… Не совсем. В прошлый раз я, кажется, говорил вам, что не могу вспомнить лицо Амелии.

– Да, говорили.

– Ну так вот, пытаясь ее вспомнить, я видел лицо этой девочки. Но сейчас она уже не с нами. Ее забрали в другую семью. На летней ярмарке мы встретили одну женщину, которая заявила, что это не Амелия. По ее утверждению, девочку зовут Алиса Армстронг. И все люди в округе ей верят.

Она молчала, тем самым предлагая ему продолжить.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Эти люди правы. Я знаю, что они правы.

Он продолжил рассказ и вернулся наконец в то место, которого так долго избегал даже в мыслях. Но теперь за ним со стороны наблюдала миссис Константайн.

Его речь потекла гладко и связно. История сходила с его уст в последовательном порядке. Начало во многом совпадало с его предыдущим рассказом (пробуждение среди ночи от крика жены и т. д.), но слова были другие – не те сухие, заученные фразы из полицейского отчета. Теперь они возникали спонтанно – свежие, полные жизни и смысла – и уносили Вогана обратно в ту ночь, с которой все началось, в ночь похищения. Бег по коридору от своей спальни до детской комнаты, шок при виде распахнутого окна и пустой постели. Подъем по тревоге всех слуг, поиски в ночи. Он рассказал о послании, полученном под утро. Рассказал о мучительно тянувшемся времени вплоть до назначенного похитителями часа.

Он глотнул воды из стакана; поток слов прервался лишь на секунду.

– Я отправился туда в одиночку, как было условлено. Поездка оказалась не из легких – на небе не было ни звездочки, чтобы осветить дорогу, а сама эта дорога, как нарочно, вся состояла из ям и бугров. Местами приходилось спешиваться и вести коня в поводу. Иногда я переставал понимать, где нахожусь, поскольку в темноте не узнавал местность, которую привык видеть только при дневном свете. Моими главными ориентирами были время, проведенное в пути, характер почвы под ногами и, разумеется, река. У реки есть собственный свет, видимый даже безлунной ночью. Я хорошо изучил все изгибы ее русла и в большинстве случаев мог сориентироваться по знакомым очертаниям берега. А когда речное мерцание впереди рассекла широкая темная полоса, я понял, что достиг моста.

Я спешился. Вокруг не было видно никого и ничего – хотя с десяток мужчин вполне могли бы стоять всего в нескольких шагах от меня, оставаясь незамеченными.

Я крикнул: «Эй!»

Никто не отозвался.